Елена Арсеньева - Звезда моя единственная
Однако даже с помощью своего разнузданного воображения – а воображение у Мари Трубецкой было именно таковым! – она не могла представить, что великая княжна отправилась вон из дворца на поиски любовных приключений. Конечно, это случилось во дворце. И, конечно, с Барятинским.
Мари не могла взять в толк, зачем Мэри понадобилось устраивать маскарад с юбками-кофтами ради такого нехитрого дела, как скороспелый грех. Но она обычно бросала думать о том, что не поддавалось ее разуму, – вот теперь бросила строить догадки и об этом.
Не ее это дело! Ее дело – о себе позаботиться.
А заботиться было о чем, поводов для волнений вдруг возникло хоть отбавляй.
Первое дело – конечно, Барятинский.
Но ведь и цесаревич, которого она полагала надежно пришитым к своей юбке, начал смотреть на сторону!
В свите великой княжны Мэри появилась новая фрейлина – Ольга Калиновская. Она была дочерью Иосифа Калиновского, сторонника русского владычества в Польше. Николай и прежде-то оказывал благодеяния Калиновскому, а после его смерти простер свое покровительство и на младшую дочь его (старшая уже успела побывать замужем за родовитым шляхтичем Иринеем Огиньским и недавно умерла в родах). Николай Павлович всегда был щедр к своим друзьям и их семьям. Ириней Огиньский пользовался теперь государевым покровительством, ну а Ольгу привезли в Петербург и зачислили в штат фрейлин великой княжны Мэри.
Она была прелестна. Не яркая, не вызывающая, а скромная и приглушенная красота ее не ослепляла с первой минуты встречи, как красота Мари Трубецкой, но запоминалась надолго и кружила голову.
Впрочем, были и те, кто вовсе не считал ее очаровательной. И это не только Мари! Олли, которая очень любила брата и ревновала его ко всем фрейлинам – и от этого терпеть не могла Мари Трубецкую (взаимно, кстати), записала в своем дневнике: «У нее были большие темные глаза, но без особого выражения; в ней была несомненная прелесть, но кошачьего характера, свойственная полькам, которая особенно действует на мужчин. В общем, она не была ни умна, ни сентиментальна, ни остроумна и не имела никаких интересов. Поведение ее было безукоризненно и ее отношения со всеми прекрасны, но дружна она не была ни с кем. Впрочем, как сирота, без семейных советов оставленная жить в обществе, считавшемся поверхностным и фривольным, она должна была встречать сочувствие. И папа́, относившийся по-отечески тепло к молодым людям, жалел ее от всей души».
Сразу было замечено: лишь она появилась, великий князь Александр совершенно переменился. Он снова зачастил в покои сестры, куда не захаживал после того, как вступил в связь с Трубецкой: ему не нравилось, что Мари порой очень откровенно демонстрирует их отношения и свое особое положение. Отказаться от нее он не мог, но надо же соблюдать некий декорум!
Но вот появилась Ольга – и цесаревича снова, как магнитом, начало тянуть в тот цветник, который назывался – фрейлины великой княжны Марии Николаевны. И знаки внимания, которые он оказывал Ольге Калиновской, были настолько недвусмысленны, что вездесущая и всеведущая Вава Шебеко донесла императору: ходят слухи, будто цесаревич хочет тайно жениться на Ольге, потому что она отказалась отдаться ему – дескать, ее невинность может принадлежать только супругу.
А?! Каково?!
У императрицы от этих известий начались мигрени, Николай Павлович был озабочен не на шутку. Ну и Мари Трубецкая, само собой, готова была разорвать на части эту польскую интриганку. Единственное, о чем она теперь жалела, это что при русском дворе не в ходу те нравы, кои водились в Париже при королеве Екатерине Медичи.
Нет, не дрогнула бы у нее рука подсыпать или подлить Ольге чего-нибудь такого, что если и не свело бы ее на тот свет, то начисто испортило бы ее обворожительное личико!
И дело здесь было не только в ревности, которая не переставала терзать Мари, но и в честолюбивых мечтаниях, которые прочно угнездились в ее голове и сердце: а вдруг наследник настолько влюбится в нее, что предложит ей тайно обвенчаться? Нет, в своих мыслях она никогда не возносилась на престол… она охотно согласилась бы на морганатический брак с цесаревичем.
И вот теперь кандидаткой на морганатический брак стала другая!
Впрочем, вскоре оказалось, что Ольги Калиновской можно было не так уж сильно опасаться. За дело взялся сам император, поговорив с ней и в простых словах объяснив, что не только два сердца, но будущность целого государства поставлена на карту. Чтобы укрепить ее решение и подбодрить ее, он говорил о достоинстве отказа и жертвенности, и слова его должны были так подействовать на нее, что она поняла и благодарила его в слезах.
Император настрого запретил сыну даже думать о Калиновской, которую поспешно выдали замуж за бывшего супруга сестры, пана Огиньского. Постыдно русскому великому князю мечтать о католичке, пригретой при дворе его отца из милости, говорил император сыну. Его участь – брак с принцессой из правящей династии, а потому пусть готовится в путешествие по Европе, чтобы найти невесту.
О том, чтобы взять Мари в свиту цесаревича, не было даже и речи. Вообще она вдруг с ужасом обнаружила, что получила отставку и теперь она только фрейлина великой княжны, но отнюдь не фаворитка великого князя.
Чтобы забыться, Мари все чаще принимала приглашения на балы и заметила, как изменилось отношение к ней в свете. Да ведь у нее, оказывается, уже сложилась совершенно определенная репутация! Ее считают кем угодно, только не порядочной женщиной. Порядочных женщин не преследуют столь откровенными, развязными, да просто наглыми взглядами. Этак скоро дойдет до нескромных и даже оскорбительных предложений!
Тогда она будет опозорена, потому что мужчины еще хуже женщин, еще меньше, чем слабый пол, держат языки за зубами.
Спастись можно было только одним способом – срочно, немедленно выйти замуж.
За кого?! Ждать предложения от Барятинского бессмысленно, с мечтами о нем лучше проститься, чтобы они не отравляли ей всю будущую жизнь. Но он еще поскрипит зубами, когда узнает, какую блестящую партию сделала отвергнутая им Мари Трубецкая!
Итак, вскоре по всему петербургскому свету пошел слушок, что одна из красивейших невест России (правда, у нее нет ничего, кроме двенадцати тысяч, выдаваемых всем фрейлинам императорского двора, когда они выходили замуж) ищет супруга, да не простого – а самого богатого и родовитого.
Мари терпеливо ждала… но ни одного предложения от сиятельных или светлейших женихов не получила. Странным образом она винила в этом Барятинского. С чего она взяла, что он распространял о Мари Трубецкой дурные слухи, неведомо, однако она в этом не сомневалась. К тому же объяснить чужими происками собственные неудачи – это ведь очень удобно!
