Барбара Картленд - Невинная наследница
Спустя несколько мгновений герцог сказал:
— Умоляю вас, Равелла, не портить этот костюм. Он новый, его только утром привезли от портного. Если вы будете так плакать, я дам вам свой носовой платок. Но уверяю вас, причин для слез нет.
— Вы не отошлете меня? — прошептала она.
— Нет, — ответил герцог.
— О, пекки!
Улыбка на губах Равеллы казалась радугой, но слезы еще текли по щекам. Она посмотрела на него, ее глаза искали его взгляд, как будто ей нужно было подтверждение. Он вынул платок из кармана. Она взяла его еще дрожащими пальцами и стала утирать глаза.
Платок был из тонкого батиста и пахнул гарденией. Через минуту она смотрела на него из-под длинных ресниц.
— Вы все еще сердитесь на меня?
— Вы ужасно утомительная молодая женщина, но я больше не сержусь.
— Милый пекки.
Она наклонилась, чтобы снова взять его руку, но вспомнила про новый костюм и пальцами разгладила складки.
— Я постараюсь исправиться, — сказала она. — Только не знаю как.
Герцог внезапно встал.
— Моя дорогая Равелла, вам не приходило в голову, что не может быть ничего более скучного, чем неестественный человек или человек, подражающий другому?
— Я не думала об этом, — откровенно сказала она, сидя на пятках, в то время как он возвышался над ней. — Вы имеете в виду, что я немного нравлюсь вам такой, какая есть?
— Вы точно не будете нравиться мне, если постараетесь стать похожей на кого-то.
— Я рада, но боюсь наскучить вам.
Герцог засмеялся:
— По тому, как идут дела, Равелла, не похоже, что вы наскучите мне. Вы сердите и раздражаете меня иногда, но не оставляете времени на скуку.
— Возможно, это хорошо, — серьезно сказала Равелла. — Видите ли, когда я смотрю на людей, которых встречаю в Лондоне, я понимаю, почему вы находите важных дам, которых мы встречаем на балах и обедах… утомительными. Они так притворяются и никогда не говорят то, что думают. Если кто-нибудь говорит откровенно и прямо, они ужасаются. Они выглядят скромными за своими веерами. Но другие леди на них не похожи. Я имею в виду тех, которые были у вас на обеде, когда я приехала. И сеньориту Делиту. Они чем-то отличаются, но я не могу объяснить чем. Они гораздо живее и не притворяются. Вы им нравитесь, нет, они вас любят и показывают это, не стыдясь.
Герцог отошел к столу и казался поглощенным золотой печаткой. Равелла ждала, глядя ему в спину. Наконец он произнес:
— У меня есть друзья разного общественного положения, Равелла. Но из того, что я люблю их и мне нравится их общество, не следует, что я хочу подражать им или воображать, что они желательны для знакомства. Желательны с общественной точки зрения.
Равелла, казалось, обдумывала это, потом сказала:
— Думаю, что начинаю понимать. И простите меня, пожалуйста, за мою глупость. Я постараюсь многому научиться.
Герцог отвернулся от стола.
— Вы не сделаете ничего подобного, — отрезал он.
— Но я не хочу продолжать делать ошибки.
Герцог со стуком бросил печатку.
— Не важно, если и сделаете, — сказал он. — О господи, я не ожидал, что у меня так связан язык! Где, во имя Неба, вы воспитывались, дитя?
— Но я ведь говорила вам.
— Да, да, я знаю. Но если бы ваш отец был здесь сейчас, я бы свернул ему шею.
— Что плохого сделал мой отец? — в смятении спросила Равелла.
— Ничего, ничего, — сказал герцог. — А теперь идите спать и помните, никому ни слова о вашей эскападе.
— Конечно, обещаю, — ответила Равелла, поднимаясь.
Она задумчиво посмотрела на часы над камином:
— Сейчас не поздно, пекки, можно мне остаться с вами еще немного?
— Нет, я хочу подумать.
— Это звучит серьезно. А о чем?
— Без сомнения, вам польстит, Равелла, если я отвечу, что буду думать о вас, — ответил герцог. — И, между прочим, о себе.
Равелла подошла к нему поближе.
— Вы будете думать о прекрасном, дорогой пекки, не так ли? Спасибо, что вы позволили мне остаться с вами, — застенчиво добавила она и, как при первой встрече, губами коснулась его руки.
Казалось, герцог хотел что-то сказать, но она уже подошла к двери.
— Доброй ночи, пекки, — нежно прошептала она. — Милый, милый пекки.
Герцог произнес что-то то ли нетерпеливо, то ли удивленно — трудно было понять. Затем он позвонил и приказал подать вина. Вино принес Неттлфолд и перед тем, как выйти из комнаты, сказал:
— Простите, ваша светлость. Когда вы вернулись рано, я должен был передать вам поручение капитана Карлиона. Но к несчастью, забыл. Приношу вашей светлости свои извинения.
— Что за поручение?
— Капитан просил передать, что хотел бы увидеться с вами в любой удобный момент.
— Если капитан Карлион еще не спит, Неттлфолд, передайте ему, что я здесь.
— Хорошо, ваша светлость.
Оставшись один, герцог задумчиво потягивал вино. Казалось, это не доставляет ему удовольствия, потому что он поставил стакан и стал ходить по комнате, хмуря брови.
Таким и нашел его Хью Карлион, войдя в комнату. Лицо Карлиона выражало такое счастье, что его нельзя было не заметить.
На следующее утро герцог послал за сестрой. Она выглядела прелестнее, чем когда-либо.
— Ты выглядишь будто влюбленная, — сказал герцог. — Должен ли я пожелать тебе счастья?
Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.
— Нет, Себастьян. Я уже счастлива. Ты видел Хью?
— Он продержал меня почти до утра, свирепо рассказывая, что он счастливейший человек на земле.
— А я самая везучая женщина, — добавила сестра. — Я думала, мы никогда не встретимся. Правда, я боялась, что он погиб на войне, а мне не сказали.
— Я даже не имел представления, что вы что-то значите друг для друга.
— Мало кто догадывался об этом, но я всегда думала о нем, а Хью сказал, что я единственная женщина в его жизни.
— И ты поверила ему?
— Конечно, — просто ответила она. — Ты благословишь нас?
— Едва ли это нужно и совершенно ничего не стоит. Но если хочешь, пожалуйста.
— Я всегда молюсь, чтобы ты нашел свое счастье, Себастьян. И надеюсь на это.
— Это оптимизм, которого я не могу разделить, — цинично ответил герцог. — Будь довольна своим счастьем, Гарриэт, и не беспокой свою хорошенькую головку моим.
Леди Гарриэт вздохнула:
— О, Себастьян, милый Себастьян, я желаю тебе счастья. Не могу представить себе, почему у тебя его нет. Все эти противные Элинор, Шарлотта и другие болтают чепуху. Ты же самый добрый человек для меня, для Хью и, конечно, для Равеллы.
— Равеллы! — повторил герцог.
— Почему таким тоном?
