Эльвира Барякина - Князь советский
«Рождественская история» несколько раз повторилась, и Галя кляла свое бесплодие, которое когда-то казалось ей благословением. Если бы она забеременела, Клим наверняка женился бы на ней: он много раз говорил, что дети – это самое главное в жизни.
Галя не понимала, что с ним происходит: он стал сумрачен, замкнут и язвителен, и ему все чаще хотелось побыть одному. Поговорить с ним по душам было невозможно: Клим пресекал любые расспросы.
Алов тоже добавлял Гале страданий:
– Ты выяснила, зачем ему понадобилась Нина Купина?
Увы, Галя вообще ничего не могла выяснить о Климе – даже то, что было куда важнее какой-то Нины.
– Ох, ты у меня допрыгаешься! – грозился Алов. – Уволю по сокращению штатов – и иди куда хочешь!
Чтобы хоть как-то подтвердить свою профессиональную пригодность, Галя писала доносы на друзей Клима: Элькина, Зайберта, Магду и всех прочих.
Алов заботливо подшивал их в папочки, а она смотрела на него и думала, что он похож на пустоглазого богомола, поджидающего удобного момента для нападения на очередную зазевавшуюся муху.
2.Галя вернулась домой уставшая и продрогшая до костей. Она отвозила пакет цензору, который жил на другом конце Москвы, трамвай на полдороги встал, и оставшийся путь Галя проделала пешком – по двадцатиградусному морозу.
В комнате был жуткий беспорядок: Тата и Китти мастерили игрушечного коня из старого Галиного передника, и кругом валялись обрезки, пуговицы и растрепанное мочало, которое должно было пойти на хвост и гриву.
У Гали уже не было сил ругаться: ей хотелось одного – напиться горячего чаю и забраться под теплое одеяло. Мысль о том, что ей еще предстоит вести Китти домой, доводила ее до содрогания.
В прихожей зазвонил телефон.
– Галина, тебя! – крикнула соседка.
Это был Клим:
– Можно, Китти сегодня переночует у вас? Капитолина уехала в деревню, а у меня дела.
– Да, конечно, – отозвалась Галя.
Раньше он никогда не позволял ребенку ночевать вне дома, хотя Китти много раз об этом просила – ей очень хотелось поспать в шкафу у Таты.
Все это было очень странно.
3.Утром Галя несколько раз пыталась дозвониться до Клима, но он не подходил к телефону.
– Китти, поехали домой, – упавшим голосом позвала она. Томиться в неизвестности было невозможно.
Всю дорогу Китти делала вид, что скачет на своем новом розовом коне. Она была счастлива: вчера ее не заставили мыться перед сном, а Тата пообещала сводить ее в цирк, когда им в школе дадут бесплатные билеты.
«Они ведь как сестры стали», – думала Галя. Если бы Клим не дурил, все они были бы так счастливы!
Во дворе Китти полезла на снежную горку, сделанную для нее Африканом.
– Мне надо покатать мою лошадку!
Галя поднялась на крыльцо и открыла входную дверь.
– Я сейчас уйду без тебя. Считаю до пяти: раз, два…
По лестнице загремели каблуки, и мимо Гали пролетела дамочка в роскошной шубе.
Сердце Гали екнуло раз, другой… Эта женщина приходила к Климу!
Галя потащила Китти на второй этаж. Дверь в квартиру была распахнута настежь; пахло горелым кофе.
Клим вышел им навстречу.
– Что случилось? – воскликнула Галя, но он сделал вид, что не расслышал ее вопроса.
– Папа, смотри, кто у меня есть! – закричала Китти, подсовывая ему новую игрушку.
– Да-да… Спасибо… – проговорил Клим, вряд ли понимая, о чем идет речь. И тут же раздраженно добавил: – Галя, раздень ее, она ведь вспотеет!
Он был сам на себя непохож.
– Кто была та дамочка? – спросила Галя.
– Ты о ком?
– Я встретила на лестнице женщину. Что она хотела?
Клим будто очнулся.
– Просто адресом ошиблась. – И поняв, что Галя не верит ему, тут же добавил: – Раз уж ты пришла, пойдем, напечатаем кое-что.
4.В камине полыхали березовые поленья, и в комнате было жарко, как в аду, но Клим ничего не замечал.
– Портреты Троцкого и его соратников снимают со стен, а их книги изымают из библиотек, – диктовал он Гале. – Улицы Троцкого срочно переименовывают в улицы Маркса, Коминтерна и тому подобное. По стране прокатилась волна самоубийств; наиболее экзальтированные троцкисты перед смертью оставляют записки: «Контрреволюция победила. Прощайте, товарищи!» В газетах печатаются фельетоны, в которых самоубийц сравнивают с истеричными курсистками при царском режиме.
– Может, не надо об этом писать? – взмолилась Галя. – Ведь все равно цензоры не пропустят.
– Продолжай, пожалуйста, – отрезал Клим. – Когда было объявлено, что Троцкого отправят в ссылку в Алма-Ату, на Казанском вокзале собралась огромная толпа. Девушки предлагали ложиться на рельсы, чтобы не допустить высылки любимого вождя. Были избиты несколько милиционеров, и энтузиасты дважды отцепляли локомотив от состава. Наконец под усиленным конвоем в вагон ввели человека, похожего на Троцкого, но это оказался актер, загримированный под главу оппозиции. Через несколько часов стояния на морозе толпа разошлась.
Галя вывернула листок из машинки и нечаянно уронила его на ковер. Нагнувшись, она заметила лежащую у дивана скомканную розовую сорочку.
Клим проследил за ее взглядом.
– Будь другом, свари кофе, – попросил он.
По пути на кухню Галя заметила еще кое-что: телефонный провод был выдернут из гнезда.
Все было ясно без объяснений: у Клима ночевала женщина, и именно поэтому он оставил Китти у Гали и не отвечал на звонки.
«Кто она такая? – думала Галя в ужасе и тоске. – Иностранка? Нэпманша? Давно она к нему ходит?»
Когда Галя вернулась, сорочки уже не было, а в комнате сильно воняло паленым – Клим бросил ее в камин.
– Скажи мне правду… – начала Галя дрожащим голосом. – Кто у тебя был сегодня ночью?
Он быстро взглянул на нее и тут же отвел взгляд. Лгать он совершенно не умел.
– Не спрашивай меня ни о чем, – наконец выговорил Клим. – У меня недавно умерла жена… и с этим немного трудно справиться…
Так вот оно что! Гале сразу все стало понятным: и тоска Клима, и его отчужденность… А Китти он ничего не говорил, чтобы не расстраивать ее.
Сердце Гали буквально разрывалось от жалости. Клим приехал в Советский Союз, чтобы сменить обстановку, но его рана еще не затянулась, и пока он был не готов к новому браку.
Но что за женщина приходила к нему? Наверное одна из дамочек, которые вечно трутся у Наркоминдела в надежде словить состоятельного иностранца. Клим оставил ее на ночь, а потом выгнал, потому что опять понял, что все не то, не то, не то.
