Мэдлин Хантер - Соблазн в жемчугах
— От вашего завода, Томпсон? — счел нужным переспросить Хоксуэлл. — Ваша преданность семье похвальна, но вы неправильно выразились.
— Да, ты выразился неправильно, Бертрам. Спасибо, Хоксуэлл. Ты избавил меня от необходимости самой напомнить кузену об этом. — Верити посмотрела на Бертрама, ожидая ответа.
Томпсон уже был не просто красным. Он побагровел.
— Вы правильно меня поправили. Наш завод, леди Хоксуэлл.
Эта встреча началась плохо и с каждой минутой становилась все хуже. Хоксуэлл решил, что пора ее заканчивать, и взял Верити под руку.
— Приятно было видеть вас обоих после столь долгого перерыва, Томпсон. Я напишу вам, потому что хочу задать несколько вопросов по поводу завода. Пойдем, дорогая. Ты не забыла, что мы приглашены на вечер?
Они наскоро попрощались. Миссис Томпсон явно огорчилась, что не последовало никаких приглашений. Хоксуэлл и Верити направились к выходу из парка, где их ждала карета.
— Ты получила удовольствие от этой встречи, Верити? — спросил Хоксуэлл. — Если твоей целью было сообщить, что между вами отныне нет никаких родственных чувств и вы теперь будете просто знакомыми, то ты своего добилась.
Верити почти не слушала, что говорил Хоксуэлл.
— Да, я получила удовольствие, спасибо, — машинально ответила она.
Ее мысли были заняты совсем другим.
Звук проникал через стену и дверь. Он доносился из соседней комнаты, скорее всего из спальни. Ошибиться было невозможно — Верити плакала.
Драммонд, помогая хозяину раздеваться, притворялся, что ничего не слышит, и что-то говорил, пока Хоксуэлл не поднял руку, призывая его замолчать, а потом и вовсе отпустил.
Оставшись в брюках и рубашке, он прошел в комнату Верити.
Она стояла у кровати и уже не плакала. Она проглотила слезы, услышав его шаги. Хоксуэлл решил, что ему лучше уйти и не мешать ей выплакать свои эмоции.
— Я не готова. Прости. — Сбросив туфли и поставив одну ногу на стул, она начала снимать чулок, словно его появление у нее в спальне могло означать только одно.
Так оно всегда и было. Но сейчас он понял, что она действительно не готова и что ей хочется поплакать. Может быть, подумал он, такое случается часто, а он просто не слышал, потому что был не в гардеробной.
Может, она плачет каждую ночь, потом вытирает слезы, раздевается и ложится в постель, ожидая, когда он придет и ей придется выполнить свой супружеский долг. Эта мысль его рассердила.
Она поставила на стул другую ногу и принялась снимать второй чулок.
— Прекрати это, Верити.
Она опустила ногу на пол и взглянула на него.
— Ты только что плакала. Почему?
Она смотрела на него не моргая, и взгляд ее голубых глаз был непроницаем. Это рассердило его еще больше.
Он хотел настоять, чтобы она ему все рассказала, чуть было не заявил, что, как муж, имеет право знать все, что хочет, но промолчал. Он мог потребовать, чтобы она отдала ему свое тело, свое послушание, свое будущее, но если она предпочитает не открывать ему свою душу и свое сердце, он ничего не сможет с этим поделать.
Он удивился, увидев, как ее глаза наполнились слезами. Она их вытерла, шмыгнула носом и взяла с постели письмо.
— Нэнси очень быстро выполнила мою просьбу. Она уже сегодня вечером прислала это с нарочным из Олдбери. Это список соседей, которые умерли, старые и молодые, пока я отсутствовала и, ничего о них не зная, не могла их оплакать. Она также написала о тех, кто уехал, и даже о тех, которые приехали.
Он взял у нее список и сел на кровать поближе к лампе.
Список был длинный и состоял из колонок, каждая из которых была озаглавлена. Умер. Уехал. Прибыл. Пропал. Имя и фамилия Верити тоже стояли в списке пропавших, но были вычеркнуты — Нэнси нашла-таки способ выразить свою обиду.
Кэти и Майкл Боуманы значились в колонке «Уехали».
— Она не пишет, что Кэти пропала или умерла, — сказал Хоксуэлл. — Разве это не хороший знак?
— Вероятно. Но я этому не поверю, пока не увижу ее. Я написала викарию и просила его прочесть ей письмо, которое я вложила в конверт для нее. Но викарий в этом списке помечен как уехавший. Так что письмо могло затеряться.
— Ты плакала потому, что Нэнси была так жестока и не подумала о том, как тебя может ранить этот список?
Она покачала головой.
— Нет, я расчувствовалась, потому что знакома со многими из этих людей. Была знакома. Вот этой девочке, которая значится в списке умерших, было всего десять лет. Это была малышка с рыжими кудряшками. Когда она родилась, мой отец помог ее отцу построить дом, как он иногда имел обыкновение делать.
Она указала еще на несколько имен людей из своего детства, рассказав, кем они были для нее.
Странным образом эти воспоминания вызвали у нее умиление, а не печаль. Хоксуэлл решил переждать несколько дней, прежде чем спросить ее о молодом человеке по имени Майкл, судьбой которого она интересовалась у Нэнси.
Она сложила список, а он, поцеловав ей руку, сказал:
— Оставляю тебя с твоими воспоминаниями, Верити.
Ее глаза опять заблестели от слез.
— Для человека, знавшего бесчисленное множество женщин, Хоксуэлл, ты все-таки не слишком хорошо их понимаешь. Я вовсе не хочу остаться одна и провести ночь с призраками.
Она была ему благодарна, и это его тронуло. Отвернувшись, она начала раздеваться. Ее движения были соблазнительными, но она вряд ли это сознавала.
Ему пришлось наблюдать, как она раздевается, пока он сам снимал с себя одежду. Деловитость, с которой она обнажалась, очаровала его.
Когда они уже лежали в постели, до него дошло, что она попросила его остаться не для того, чтобы получить удовольствие. Просто она не хотела оставаться одна. Ей был нужен кто-то рядом. Больше ничего.
Он прижал ее спиной к себе. Она глубоко вздохнула и затихла. Вскоре ее дыхание стало ровным и спокойным.
Он подумал, что она уснула, и решил тихо выбраться из постели, чтобы дать ей выспаться, но она вдруг взяла его руку, обнимавшую ее, и положила себе на грудь. Он стал ее гладить, и она опять удовлетворенно вздохнула.
Большего ему и не надо было. Он нежно гладил ее грудь и пощипывал соски, пока у нее не сбилось дыхание и она не прижалась ягодицами к его паху. Она попыталась повернуться.
— Нет. Оставайся так.
Он немного отстранился и приподнялся на локте, чтобы ему было удобно целовать ее в щеку, в плечо, в спину и волосы. Свободной рукой он гладил ее тело до тех пор, пока она не начала нетерпеливо постанывать и снова прижиматься к его паху.
Он просунул руку ей между ног, и его пальцы заскользили по каждой складочке ее горячей и влажной плоти. Она сжимала кулаками простыни под собой, стонала и вскрикивала, пока он не взял ее такой, какой она была — лежащей на боку и уцепившейся за край матраса.
