Наталья Павлищева - София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице
В итальянские города поехал опытный и хитрый Семен Толбузин. Он должен был отвезти подарки великого князя венецианскому дожу и нанять хотя бы одного (лиха беда – начало) мастера, лучше чтобы все умел, еще лучше, если будет сам Фиораванти, о котором княгиня столько хвалебных слов сказала.
У Толбузина были письма к дожу и к епископу Виссариону. София не знала, что ее наставника уже почти год нет на свете, епископ умер в тот же день, когда София венчалась с Иваном, став великой княгиней. Епископ словно выполнил свое обещание морейскому деспоту Фоме Палеологу выдать замуж его дочь и покинул этот мир.
Через несколько дней после отъезда Семена Толбузина приехал посол Андреаса и Мануила Дмитрий Грек, который и рассказал о епископе Виссарионе. Софья поплакала, все же епископ много сделал для нее и был заботлив, хотя излишне строг и скуп. Но именно это помогло ей в Москве жить под тяжелой дланью мужа, который тоже был очень строг и не менее скуп.
Да, великий князь, любивший драгоценности и знавший в них толк, окружавший себя и свою семью роскошью, при этом был необычайно скуп, София никогда не имела достаточно денег даже для раздачи милостыни и подарков московской знати, что совсем не добавляло ей популярности. Приязнь нередко просто покупается.
Привезенные от братьев подарки София поспешно забрала себе, зная, что если они попадут в руки Ивана Васильевича, то окажутся в казне, откуда все можно брать на время, а потом возвращать. Сам князь поступал так же. Но у великой княгини Марии Ярославны были свои города и земли, приносившие ей доход, в котором она не отчитывалась, доходы были и у Ивана Молодого, не говоря уж о братьях-князьях, а у Софии Фоминичны не было. Нет, князь не обделял ее ничем, он верно говорил сестре: всего у Софии Фоминичны было вдоволь – и еды, питья, нарядов, драгоценностей, но все данное мужем, чем распоряжаться нельзя. Позже она научилась обещать:
– Князь заплатит.
Верили, но мало кто осмеливался требовать платы у великого князя, чаще все поставленное великой княгине так и оставалось неоплаченным. Это не добавляло приязни к ней со стороны купцов. Только ли их? Не любили Софию в Москве, и ничего с этим поделать не удавалось. Она пока не придумала, как завоевать расположение москвичей, вернее, знала – родить сыновей, но пока не получалось.
Иван Васильевич был скуп не только по отношению к Софии, он и послов отправлял за их счет. Мог передать дары для правителей, но дорогу и прочее посол оплачивал сам. Потому бояре ужами вертелись, отлынивая от таких поручений.
Семен Толбузин был послом от бога, умел договариваться даже с теми, с кем договориться невозможно, и деньги добыть там, где их быть не могло.
В письме к венецианскому дожу великий князь сообщал, что простил незадачливого Тревизано и даже отправил его к хану Ахмату в Орду, дав немыслимую для Руси сумму – семь сотен рублей серебром для расходов и подарков. Откуда дожу знать, что в действительности дано было семь десятков рублей? Кому из этих двоих – великому князю или его послу – пришло в голову увеличить сумму в десять раз? А, может, вдвоем и придумали?
Дело в том, что деньги Иван Васильевич просил отдать Толбузину, а тому поручил на эти средства нанять мастера, не скупясь (чего жалеть чужие деньги-то?).
Семен Толбузин справился, хотя и не сразу.
Узнав о смерти епископа Виссариона, к которому адресовано письмо великой княгини, он расспросил о Фиораванти, услышал много самых разных отзывов, но понял главное: это дорогой мастер. То, что Венеция, заплатившая такие огромные деньги просто из-за глупости Тревизано, держала Фиораванти на службе и не желала отпускать, значило, что ему платят много. А кто же, получая много в благословенной Венеции, поедет в неведомую итальянцам Москву?
Сначала, отчаявшись заинтересовать мастера, Толбузин слегка приуныл, но потом сообразил разузнать, чего тот боится. И тут посла ждал подарок.
Фиораванти в своей жизни занимался много чем, как и большинство мастеров Возрождения, но чаще он исправлял чужие недочеты – выпрямлял грозившие рухнуть крепостные стены, перетаскивал башни и колокольни, наводил мосты или укреплял существующие, устраивал или чинил водопроводы и прочее… То ли мастеру надоело что-то достраивать, передвигать или перестраивать, то ли просто захотелось богатства, а может и не было ничего, но зимой предыдущего года он был обвинен в чеканке и распространении фальшивых монет, побывал не просто в тюрьме, но и в руках инквизиции, правда, пыткам не подвергался, но страха натерпелся сполна, был освобожден, вероятно благодаря заступничеству высоких покровителей, но потерял свое место архитектора в Болонье, приносившее неплохой постоянный доход. К его услугам старались не прибегать, опасаясь быть обвиненными в пособничестве.
Вероятно, у мастера хватало средств на жизнь, но вот еще раз объясняться с инквизицией он не желал, в следующий раз покровители могли не заступиться…
Второй разговор Семена Толбузина с Аристотелем Фиораванти был совсем другим. Понимая, что в итальянских городах над Фиораванти всегда будет висеть дамоклов меч внимания святой инквизиции, московский посол напрямик предложил ему ехать на Русь, чтобы строить для великого князя Ивана Васильевича.
Аристотелю Фиораванти было пятьдесят девять лет – возраст весьма почтенный, чтобы уйти на покой, но инквизиция… И тут Толбузин допустил оплошность, впрочем, не имевшую больших последствий: он показал Фиораванти письмо, написанное великой княгиней Софией Фоминичной епископу Виссариону. Показал как свидетельство того, что мастер будет в Москве под защитой самой государыни. Это сыграло свою роль, Аристотель Фиораванти согласился принять предложение государя Московии, но расценил заступничество государыни как свидетельство своей известности и запросил невиданные деньги за свою службу.
Десять рублей в год для Москвы были огромным состоянием, но Толбузин серебра не жалел (чего жалеть, платили-то венецианцы!), к тому же посол прекрасно понимал, что в Москве разговор будет совсем иной, с великим князем вольно не поговоришь, как глянет своим орлиным взором – сам от любых денег откажешься, только бы не приказал головы лишить. Конечно, об этом рассказывать мастеру Фиораванти Толбузин благоразумно не стал, напротив, сделал вид, что верит всем россказням, которые всю дорогу до Москвы слушал от итальянца. Пусть себе мелет…
А вот в Москве молол уже сам Семен Толбузин. Он такого порассказал и великому князю, и москвичам о мастере, о том, как трудно оказалось его заполучить, о собственной ловкости и догадливости, что казалось – у Италии похитили главную ценность. Об огромной стоимости работы Фиораванти было сказано, а вот о том, что сами венецианцы и заплатили, – ни слова. Зачем?
