Мэри Пирс - Джек Мерсибрайт
Земля, заросшая жесткой и старой травой и изрытая многочисленными глубокими норами грызунов, не годилась и под пастбище.
Огонь разожгли у подножия. Дул юго-западный ветер, огонь медленно поднимался вверх и разгорался сильнее, когда набрасывался на кусты куманики или можжевельника. Черный густой дым окутал все вокруг. Джек работал с Джо Стреттоном и Джонатаном Кирби. Они внимательно следили, чтобы пламя не перекинулось на живую изгородь. Когда огонь сильно разгорелся, зайцы, кролики и полевые мыши стали покидать свои норы, разбегаясь вверх по склону холма. Там их караулил Эрни Стреттон, вооруженный отцовским ружьем.
– Ты решил заняться этим полем? – спросил Джека Джонатан Кирби. – Нам нельзя уходить отсюда, пока все не догорит до конца.
– Какой смысл здесь что-то делать? – спросил Джо Стреттон. – Этот кусок земли никогда не станет плодородным. Здесь с давних времен всегда была только целина.
– Наверное, вся земля в мире была когда-то в таком состоянии, – ответил ему Джек, – кто-то должен начать ее обрабатывать.
Мисс Филиппа пришла посмотреть, как продвигались дела, и потребовала, чтобы ей показали добычу. Стреттон предъявил ей четыре связки кроликов, три связки зайцев и несколько птиц, которые, видимо, пожаловали сюда из поместий Кейм Корт.
– Это все? – спросила она.
– Ну, еще есть несколько горностаев в летней шкурке, несколько куниц да парочка кротов, – ответил Стреттон, – но я бы не рекомендовал их употреблять в пищу!
– Я не сомневаюсь, что лучшую добычу вы припрятали для себя. Я знаю, что вы всегда так делаете.
– А мы знаем вас, – пробормотал Стреттон ей вслед. – Мы тоже не круглые дураки.
К вечеру огонь догорел, и Джек вернулся домой. Покрытый с головы до ног черной сажей, в пепле, он был похож на угольщика. Когда он вошел в кухню, Линн изумленно воскликнула:
– Кто же здесь неряшка-замарашка?
На следующее утро он опять пошел в Мур, ветер переносил пепел с места на место. Нужен был дождь. И ночью, действительно, прошел сильный ливень – он остудил землю и прибил пепел.
Как только на поле начала прорастать трава, Джек с двумя помощниками перепахал все шестнадцать акров. Эта изматывающая работа заняла шесть дней. Через месяц, когда вновь зазеленели сорняки, Джек, разбросав по почве навоз, занялся поперечной вспашкой.
– Ты никогда ее не расчистишь, – сказал Джо Стреттон.
– Расчищу, дайте только срок.
– Год растут сорняки – семь лет борьба с их семенами. Так говорят старики. Тебе придется трудиться здесь многие годы!
Всю весну и лето, как только появлялось свободное время, Джек возвращался сюда и перепахивал землю, уничтожая упрямые сорняки. Для этого он использовал новый культиватор, позволявший уничтожать длинные корни осота и одуванчиков. Потом собирал сорняки в огромные кучи, поджигал их, и они долго тлели и дымились.
– Где Джек? – спрашивал кто-нибудь.
– Наверное, опять пашет свой участок. При таком уходе земля скоро уже придет в норму.
И вот наконец пришел день, когда шестнадцать акров перестали называть Мур – болотистое место. Теперь этот участок именовали «участком Джека». Кто-то даже написал это название на карте земельных угодий, висевшей в конторе мисс Филиппы.
– Наверное, это так же приятно, как если в твою честь назвали новый сорт яблок, – сказал Джеку Питер Льюппитт, – или, скажем, картофеля, да и новый сорт вьющейся розы неплохо бы.
– Ну, насчет награды – он ничего не получил, – заметил Джо Стреттон. – Мисс Филиппа даже не поблагодарила его.
Джек любил работать. И всегда трудился усердно. Ему не нравилось, когда земля была заброшенной и пропадала. Вильям Гонлет, который пас овец на высоких холмах Тутл Борроу, откуда открывался лучший вид на всю округу, первым заметил изменения, происходившие на старых истощенных землях Мерихоуп. В них как бы вложили новое сердце и дыхание, вдохнули душу.
– Как хорошо человеку ощущать свою силу и наблюдать, как земля снова начинает улыбаться.
Что бы ни говорил Джо Стреттон, мисс Филиппа тоже была довольна тем, как продвигаются дела. Как-то в Хотчеме, на рынке, она попросила Джека подождать, пока зайдет в банк. Вернулась довольная, лицо светилось радостью, глаза блестели.
– Та закладная, которую я оформила, когда покупала ферму Мерихоуп, уже полностью выплачена, – сказала мисс Филиппа. – Хорошие новости, не правда ли?
– Это просто здорово, – сказал Джек. – Может, теперь мы сможем сделать новые калитки и ворота в изгороди на полях.
– И не только это. Мы приступим к ремонту. Купим новые инструменты, отремонтируем сараи, амбары и коровники… Может, даже построим новый коровник…
Она просто искрилась энергией, в ее голове роились новые планы и задумки. Ей даже хотелось поделиться ими с Джеком, чего она никогда себе не позволяла.
Когда они выходили с рынка, Филиппа взяла его под руку. Казалось, некоторое время они были на равных. Они понимали друг друга, возникла взаимная симпатия, они были воодушевлены успехами. И этот ее дружелюбный жест казался совершенно естественным, им приятно было идти рука об руку.
– Кроме того, – продолжала она, – нужно заняться коттеджами для работников. Я знаю, что их давно пора отремонтировать, и лучше это сделать до наступления зимы.
Часто после занятий в школе, в теплые летние дни, Сисси Гонлет приводила Линн в поле, где работал Джек. Во время сенокоса малышка часто вместе с отцом сидела на сенокосилке. Он держал ее на коленях, обхватив руками.
– Шевелитесь! Шевелитесь! – кричала Линн лошадям, теснее прижимаясь к Джеку. – Эй, эй! Пошел, пошел! – подгоняла она лошадей, подражая отцу.
Во время жатвы Линн вместе с другими детьми – Гонлетами, Льюппиттами, малышами Риггами – помогала делать жгуты из соломы, которыми потом взрослые работники перевязывали снопы. Детские руки быстро уставали, и тогда она принималась бродить от одного снопа к другому, собирая в маленькие букеты вьюнки, темно-красный клевер и вику. Когда наступало время обеда, Линн с Джеком устраивались в тени, падавшей от живой изгороди, ели сыр с хлебом, запивая сидром.
– Сколько колосков на этом поле?
– Ну-у-у, я этого не знаю, их слишком много, – сказала Линн.
– Тебе и не нужно их считать. Просто подумай о каком-нибудь большом числе и все.
– Сотни, и тысячи, и миллионы, и биллионы.
– Да, пожалуй, ты права.
– Почему у ячменя усики?
– Ты мне задаешь трудные вопросы, – заметил отец. – Мне бы и самому хотелось это знать. Они такие колючие, забравшись в рубашку, щекочут так, что просто иногда изводят меня. Наверное, усики растут на колосках для того, чтобы злить нас и заставлять ругаться.
