Барбара Картленд - Очарованная вальсом
— Мы зашли в тупик. Конгресс работает уже несколько месяцев, но мы топчемся на том же месте, с которого начали в сентябре. Мой ум иссяк, мне все труднее предугадать, каким окажется следующий ход моих противников. Я говорю с вами совершенно открыто, поскольку мне как воздух нужна ваша помощь, Ванда. Я должен знать о намерениях императора Александра. Я должен знать наверняка: или он невероятно блефует, или у него действительно достаточно силы и власти, чтобы настаивать на своем в отношении Польши. Так вот. Могу я в этих условиях рассчитывать на вашу помощь?
Ни одной женщине, какой бы искушенной она ни была, не удавалось еще устоять, когда в голосе Меттерниха появлялись нотки мольбы о помощи. Что уж говорить о маленькой Ванде — слова и интонация князя окончательно сломили ее внутреннее сопротивление, прогнали прочь сомнения и тревоги.
— О, конечно! — пылко воскликнула она. — Я… помогу, обещаю!
Князь с благодарностью улыбнулся:
— Тогда продолжайте поддерживать вашу дружбу с царем. Старайтесь выведать у него все, что только возможно, старайтесь развязать ему язык. Русский царь, не сомневаюсь, великолепный рассказчик, особенно если речь идет о вещах, которые его сильно интересуют.
— Я… постараюсь… ваше сиятельство… — ответила Ванда.
Князь поднялся на ноги.
— Вы уже оказались намного удачливее, чем я мог предположить. Надеюсь, вам не приходится скучать в Вене. Во всех донесениях сообщается, что вами везде восторгаются! И это неудивительно. Вы очаровательны. Думаю, эти слова вы уже успели услышать от многих мужчин. — Меттерних произносил этот хвалебный спич с легким сердцем, почувствовав, что славная девушка у него на патриотическом крючке.
— У меня нет времени слушать их… — Ванда покраснела, но было видно: ей доставляет огромное удовольствие слышать то, что говорит князь.
— Не могу в это поверить! — с деланым возмущением воскликнул Меттерних, лицом изображая крайнее удивление. — Всем женщинам нравится слышать, как ими восхищаются, и у них всегда находится время поговорить о любви. Но позвольте мне предупредить вас, — он понизил голос, добавив ему бархатной интонации, — будьте осторожны, выбирая того, кому вы решите отдать свое сердце…
Князь не ожидал, что можно так покраснеть — лицо Ванды вспыхнуло от его слов и запылало.
— Значит, у вас… кто-то есть? — подняв брови, напрямик спросил он.
— Нет, у меня никого нет… — пробормотала Ванда. — Никого, о ком можно было бы говорить сколько-нибудь всерьез…
— Рад. Рад слышать такое, — серьезно отвечал Меттерних. — Сейчас, в эти самые дни, вы настолько важны для меня, что мне не хотелось бы потерять вас! Вы даже не представляете себе, как много вы для меня значите!
— Я ни в кого не влюблюсь! — твердо сказала Ванда. Меттерних подумал: ее слова звучат некой клятвой, причем не столько ему, сколько себе. С чего бы такое? Пора у этой девчушки самая подходящая, чтобы потерять голову от любви… Да он сам в эти-то годы… И дальше, потом, во все последующие…
— Когда приходит любовь, мы перед ней бессильны, — задумчиво проговорил князь. Но думал он при этом совсем не о Ванде.
— А вот предположим, что кто-то… влюбился в того, кто ему вовсе не ровня… ну… то есть… совсем не ровня! — тоненьким и, как ему показалось, жалобным голоском пролепетала Ванда.
— Все равно это любовь, — рассеянно отвечал князь, возвращаясь с небес на грешную землю. — Уж можете мне поверить… Но вы, надеюсь, не совершите подобной глупости. Когда придет время, вы полюбите «ровню», такого мужчину, за которого сможете выйти замуж без рассуждений и которого я смогу принять от всего сердца.
— Возможно, так и случится, — негромко откликнулась Ванда.
— Так и будет, моя дорогая, я в этом уверен! — с воодушевлением подхватил Меттерних. — Однако пока ваша цель — император. К счастью, не приходится опасаться, что вы могли бы в него влюбиться. Еще лет десять назад — это я понимаю… При его легендарном шарме… Все находили его неотразимым… Но разве есть что-то вечное под луной? Теперь же он постарел, потерял изрядную часть своего обаяния, стал еще более самовлюбленным… Поклонниц у него стало меньше. Надеюсь, коли все это так, мне не придется за вас беспокоиться!
Пока Меттерних отечески наставлял ее, Ванда с грустью размышляла о том, как же князь ошибается… Ведь даже в самых смелых своих фантазиях он не может вообразить, что она влюбилась в царя. Но, поскольку говорил он об Александре не зло, скорее дружелюбно-насмешливо, даже шутил, Ванда заставила себя улыбнуться в ответ. Говорить же ей больше ничего не пришлось — князь уже выражал готовность покинуть охотничий домик.
Беседа подошла к завершению, все было сказано и им, и — как он думал — его подопечной, и Меттерниху не терпелось поскорее вернуться в Вену.
— До свидания, моя драгоценная, моя бесценная Ванда!..
Меттерних поднес к губам ее тонкие пальчики. Он был искренен. А когда Ванда поднималась после поклона, он повторил ей то, что сказал при прощании во время их первой встречи:
— Я горжусь вами.
И он быстро ушел, не обернувшись, и был в седле раньше, чем Ванда успела добежать до двери — ей хотелось сказать и спросить что-то еще, но она не успела сформулировать для себя своих чувств и мыслей, так что они сумбурно роились у нее в голове и в душе, переполняя ее, не обещая покоя и понимания всего того, что она сделала, делает или еще будет делать.
Секунда, другая — и князь в сопровождении грума скрылся в ближайшей к домику роще…
Ванда бессильно опустила руки вдоль тела, и они повисли как плети — устало, безжизненно. Она и вправду неимоверно устала за эти последние дни — столько событий и впечатлений! Она не привыкла, не имела навыка жить с такой интенсивностью и в таком темпе. Жить — это не танцевать…
Она остановила беспомощный взгляд на деревьях, словно прося у них помощи. Но голыми стволами деревья тянулись к небу, будто сами тоже застыли в мольбе, прося пощадить их, пролить на них солнечный ясный свет и согреть их теплом. Того же хотелось и Ванде. Разговор с князем не принес ей ни облегчения, ни понимания многих вещей, перед которыми она встала в тупик, не разрешил ее внутренних, терзавших ее сомнений, а только добавил новых… Груз, который она по своей воле взвалила на плечи, стал еще тяжелее…
Зато стремительно приближавшийся к городу Меттерних был очень доволен. Маленькая светлоглазая Ванда оказалась на редкость умна — что, впрочем, нельзя считать удивительным, зная, кто доводится ей отцом, — и достаточно хорошенькой, чтобы привлечь внимание любого мужчины, будь то сам император. Свежесть невинности, как хладнокровно решил для себя Меттерних, не могла не увлечь Александра. Трудно сказать, в какой степени религиозные убеждения отражаются на его взаимоотношениях с женщинами, но Александр во многих отношениях — идеалист, мечтатель, и романтическая притягательность Ванды должна увлечь его куда скорее, чем красота искушенной в любви зрелой женщины.
