Барбара Картленд - Очарованная вальсом
Князь еще немного постоял у окна, вдыхая студеную свежесть, но услышал движение за спиной. Обернувшись на шорох, он увидел слугу — в руках тот держал серебряный поднос, на котором белела записка. Меттерних прикрыл створки окна и сделал слуге знак приблизиться.
В записке, когда он открыл ее, было всего несколько слов:
«Умоляю, я должна вас увидеть!»
Князь, не теряя времени, послал за одним из своих надежных помощников. Дав ему четкие распоряжения, он подошел к камину и бросил записку в огонь. Однако не отошел от камина, а стал наблюдать за тем, как клочок бумаги превращается в пепел. Он должен был убедиться, что бумага сгорела вся и не осталось ни малейшего следа от нее — даже ничтожного краешка.
Приходилось соблюдать максимальную осторожность. Предполагалось, конечно, что в своем доме Меттерних недосягаем для Хагера, однако стопроцентной уверенности в этом не было. Император вполне мог поручить барону наблюдать за ним и обо всем доносить. Да и без всякого приказа Хагер мог собирать без разбора любую информацию обо всех — машинально, просто вследствие укоренившейся привычки.
Князю доподлинно было известно: более всего барона уязвляет то обстоятельство, что с ним не обсуждают событий, происходящих на самых секретных совещаниях конгресса, так что он мог быть преисполнен своего рода жаждой мести кому угодно, и кто знает, на кого он может неожиданно донести.
Убедившись, что от записки не осталось ничего, кроме нескольких хрупких лепестков серовато-черного пепла, князь позвонил в колокольчик. Явился посыльный, и Меттерних отдал ему распоряжение привести к крыльцу свою лошадь — оседланную.
Вечер еще не вступил в свои права окончательно: солнце не клонилось за горизонт, а висело довольно высоко, однако ветер нес издали сизоватые тучи, которые грозили, возможно, дождем, возможно, снегом. Щеки женщин, спешащих по главным улицам города, были румяными, на всех лицах проглядывала оживленность и любопытство к происходящему.
Взяв с собой только грума — человека, который служил ему всю жизнь и которому можно было, как верилось Меттерниху, доверять как самому себе, — он отъехал от дома. Лошади шли крупной рысью и вскоре вынесли всадников далеко от карет и зевак, на тихие тропы, петляющие по окрестному лесу.
Опавшие листья устилали землю мягким рыжеватым ковром, голые ветки деревьев качались под порывами ветра в постепенно теряющем краски вечереющем небе.
По весне в этом лесу резвилась венская молодежь — гуляла, предавалась любви. Днем в густой тени лежали обнявшись пары, а над полянами звучали песни, звон бокалов и радостный смех. Ночью же лес наполнялся страстными стонами, вздохами, а иногда юный, ошалевший от счастья чей-нибудь голос заводил бесхитростную мелодию — без всяких слов, для того, чтобы дать выход чувствам.
Сегодня в лесу было пусто, и князь Меттерних с грумом так никого и не встретили до самого охотничьего домика — маленького, спрятанного в глубине леса. Здесь они увидели еще одного грума, державшего под уздцы двух лошадей.
При виде князя грум вежливо отсалютовал. Князь, узнав его, кивнул в ответ.
— Как поживаешь, Йозеф? — подъехав ближе, негромко спросил он.
— В полном здравии, ваша светлость!
— Перешел в дом к баронессе, как я распорядился?
— Точно так, ваша светлость. Нанят как грум. А брата моего взяли посыльным.
— Отлично! Твоя верная служба не останется без вознаграждения.
Князь спешился, отдал своему груму поводья и неторопливо пошел по усыпанной листьями дорожке к домику. Листья шуршали под его ногами, верхние легко поднимались в воздух при каждом шаге, нижние, плотно слежавшись за время дождей, создавали упругий настил.
Как Меттерних и предполагал, в домике его ждала Ванда. Одетая в зеленый бархатный костюм для верховой езды, она была очаровательна — войдя, князь залюбовался живым блеском светлых глаз на ее маленьком личике и всем ее безупречным обликом. Край широкой юбки костюма наездницы покоился у нее на коленях, шляпа-цилиндр лежала рядом возле бедра.
— Как любезно, что вы пришли, ваше сиятельство, — проговорила Ванда, вставая и совершая поклон. — Мне не хотелось вас беспокоить, но я почувствовала, что должна вас увидеть, поговорить с вами…
— Вы что-то хотите мне сообщить? — расслабленно поинтересовался князь, взглядом скользя по ладной фигурке, отмечая природную прелесть движений и вслушиваясь в милые интонации собеседницы. Непродолжительная прогулка на свежем воздухе ободрила его, немного развеяла тяжелые мысли, а вид Ванды Шонборн и вовсе добавил ему изрядную порцию приятных эмоций. — Давайте присядем.
Вдоль стен в домике стояли деревянные скамьи. Летом это прибежище было любимым местом встреч для влюбленных парочек, так что все внутренние стены здесь, словно вязью, были изрезаны инициалами. Соединенные знаком плюс, буквы часто были обведены неровным контуром в виде сердечка.
Ванда снова устроилась на скамье, расправила юбку и, едва в силах скрыть нетерпение, повернулась к князю.
— Я хотела вас видеть, ваше сиятельство, потому что встречалась с царем, — робко начала она.
— Да, я знаю, — выжидательно отвечал князь. — Вы танцевали с ним, а этой ночью посетили его во дворце Разумовского.
— Вам все это известно? — изумленно воскликнула Ванда.
— Да, мне это известно, — спокойно подтвердил Меттерних, продолжая ее разглядывать — с нескрываемым удовольствием, просто любуясь ею как ярким цветком на поляне среди зеленой травы. — И что же вам удалось выяснить?
— Я хотела вас видеть, чтобы сообщить об этих встречах, — растерянно пробормотала Ванда, но теперь отвернув голову и нахмурившись.
— Но, может быть, Александр сказал вам что-нибудь важное, — в интонации Меттерниха прозвучал легкий нажим.
— Я… нет, не думаю, — запинаясь, ответила Ванда. — Я… о другом вам хотела сказать.
— Да? Я весь внимание… — Меттерних подался вперед.
— Видите ли… — Ванда замялась. — Мне кажется, он… доверяет мне!
— Но это же хорошо?.. — Глаза Меттерниха смотрели на Ванду с одобрительным прищуром.
— Доверяет, понимаете? И если это так, то… он видит во мне… друга!
— Прекрасно! — Меттерних не скрывал радости.
— Ах, я не сумела вам объяснить! — сокрушенно пролепетала Ванда и с досадой поправила завиток, мило упавший ей на щеку. — Можете ли вы понять положение, в котором я оказалась?
— Этого положения вы достигли с большим умом, — улыбнулся ей Меттерних своей знаменитой улыбкой. — У меня просто еще не было времени, чтобы поздравить вас, душенька. Делаю это сейчас. Поздравляю!
