Пола Маклейн - Парижская жена
После недели, проведенной в Рапалло, у меня появились новые, неприятные ощущения. Однажды утром я почувствовала головокружение, странный шум в голове. За завтраком меня затошнило, и я вернулась в постель.
— Должно быть, это от вчерашних мидий, — сказала я Эрнесту и оставалась в комнате до полудня, пока тошнота наконец не прошла.
На следующее утро все симптомы повторились точно в это же время, и тогда я, простив мидий, стала подсчитывать дни. Мы приехали в Шамби как раз накануне Рождества, через несколько дней после моей последней менструации. Сегодня 10 февраля, а месячные не повторялись. Дождавшись, когда Эрнест уйдет на встречу с Эзрой, я вытащила его записные книжки и нашла ту, которая могла прояснить ситуацию. Действительно, за последний год задержки у меня были не больше чем на день-два. А теперь прошла, по меньшей мере, неделя — скорее, дней десять. Я почувствовала глубокое волнение, однако ничего не сказала Эрнесту. Точной уверенности не было, вдобавок я боялась его реакции.
Но хранить секрет долго было невозможно. Я не выносила самого вида пищи и зеленела даже от запаха виски или сигаретного дыма. Эрнест, к счастью, во всем винил экзотическую кухню, но у Шекспир появились подозрения. Однажды, когда мы сидели за столиком в саду, наблюдая, как Эрнест и Майк отрабатывают технику теннисных подач, она, откинув голову, посмотрела на меня и сказала:
— В последнее время ты какая-то другая.
— Это из-за выступивших скул. Я похудела на пять фунтов, — объяснила я.
— Возможно, — задумчиво произнесла она, но что-то в ее взгляде заставило меня подумать, что ей понятна истинная причина.
Стараясь поскорей выбросить замечание Шекспир из головы, я сказала:
— А ты ведь тоже похудела, дорогая. Таешь на глазах.
— Знаю. Это все из-за Ольги Радж, — отозвалась она со вздохом.
Я давно уже слышала от нее об Ольге, виолончелистке, которая уже больше года была любовницей Паунда.
— А что случилось? — спросила я. — Какие-то перемены?
— Не совсем. Я знаю, Эзра может быть влюблен сразу в нескольких женщин — таков уж он, но тут что-то другое. Их роман не идет на спад. И она появилась в «Песнях» — естественно, упрятанная в миф. Но я ее узнала. — Шекспир встряхнула хорошенькой головкой, будто хотела отогнать возникший образ. — Она терпеливая. Интересно, сможем ли мы когда-нибудь от нее отделаться?
— Мне очень жаль, — сказала я. — Всегда считала, что ты слишком многое прощаешь. Мне такой брак непонятен. Наверное, я пуританка.
Она грациозно пожала плечами.
— У Майка Стрейтера сейчас тоже роман в разгаре.
— О боже! Мэгги знает?
— Все знают. Он совсем потерял голову.
— По нему не скажешь.
— Да, — согласилась Шекспир. — По ним никогда не скажешь. Мужчины — стоики, когда дело касается сердечных переживаний.
— Ты мне тоже кажешься стоиком.
— Пожалуй. Но я над этим много работала, дорогая.
О склонности Эзры к случайным связям было известно — другого я от него не ожидала. Но Майк Стрейтер! Я была потрясена: их брак с Мэгги казался таким прочным. Я восхищалась ими и их дочуркой и мечтала, что наш ребенок — мой и Эрнеста — будет не хуже, не слишком изменит нашу жизнь и не помешает работе Эрнеста. Теперь моей мечте был нанесен удар. Ребенок почти наверняка будет, но что его ждет?
Супружество может быть таким приземленным. В Париже на каждом шагу можно встретить результаты неправильных решений любящих людей. Художник, предающийся сексуальным излишествам, — обычное дело, и это никого не возмущает. Если человек делает нечто талантливое, или интересное, или необычное, ему разрешается иметь столько любовниц, сколько он пожелает, и калечить им жизнь. Неприемлемы только буржуазные ценности, мелкие, положительные и предсказуемые желания вроде настоящей любви или ребенка.
В тот же день, несколько позже, когда мы вернулись в свой номер в гостинице «Сплендид», пошел сильный дождь — казалось, ему не будет конца. Стоя у окна, я смотрела на дождь и чувствовала нарастающую тревогу.
— Майк Стрейтер влюблен в какую-то парижскую актрису, — сказала я Эрнесту не оборачиваясь. — Кто бы мог подумать!
Усевшись на нашу постель, Эрнест в сотый раз перечитывал «Зеленые поместья» Уолтера Хадсона. Он на секунду оторвал от книги глаза.
— Не думаю, что это серьезно. По словам Эзры, он известный волокита.
— А когда это серьезно? Когда кто-то полностью раздавлен?
— Так вот что тебя сегодня заботит? К нам это не имеет отношения.
— Так ли?
— Конечно, нет. Неверность — не корь, ей нельзя заразиться.
— Но он тебе нравится.
— Нравится. Он хороший художник. Собирается завтра с утра прийти сюда, чтобы писать мой портрет. Может быть, и твой, так что постарайся выглядеть не такой угрюмой. — Улыбнувшись, он вновь погрузился в книгу.
За окном дождь набирал силу, он стал косым от порывов ветра, отчего суденышки в гавани опасно накренились.
— Хочется есть, — сказала я.
— Тогда съешь что-нибудь. — Он не отрывался от книги.
— Если дождь кончится, мы могли бы поесть в саду.
— Он не кончится. Поешь здесь или помолчи.
Я подошла к зеркалу и беспокойно себя осмотрела.
— Хочу снова отрастить волосы. Надоело выглядеть мальчишкой.
— Не надо, — сказал он, глядя в книгу. — Ты великолепна.
— Настоящий мальчик. Меня тошнит от этого.
— Ты просто голодная. Съешь грушу.
Я бросила взгляд на склоненную над книгой голову. Он давно не стригся — его волосы были почти такой же длины, как мои. Мы действительно стали во многом схожи, нас могли принять за брата и сестру — один человек, разделенный надвое или, напротив, удвоенный, как мы говорили давным-давно, лежа на крыше в Чикаго, под звездами. Но эта схожесть ненадолго — через несколько месяцев моя талия округлится. Этого не избежать.
— Если б у меня были длинные красивые волосы, я бы укладывала их на шее — пушистые и шелковистые, и не знала бы забот.
— Что? — пробурчал он. — Я тоже.
— Так я и сделаю. Начну сейчас.
На комоде у зеркала лежали маникюрные ножницы. Повинуясь порыву, я взяла их и немного подровняла волосы у одного и другого уха.
Эрнест взглянул на меня с любопытством и рассмеялся.
— Да ты не в своем уме.
— Может быть. А теперь примемся за тебя. — Я подошла к нему и, придерживая за талию, отхватила такое же количество волос и у него. Затем засунула волосы в карман своей блузки.
— Странная ты сегодня.
— Ты не влюблен в какую-нибудь парижскую актрису?
— Упаси бог. Нет. — Он засмеялся.
— А в виолончелистку?
