Джудит Айвори - Искусство соблазна
Поправив галстук, он еще раз спросил:
— Так мы идем?
Она кивнула, чуть более покорно, чем раньше, но апломба все же не растеряла.
— Да, идем, — сказала она и выплыла, придерживая подол необъятной юбки с королевским достоинством. Она знала, как надо говорить, как двигаться, как держаться. Она это помнила. И как приятно было легко, словно вальсируя, проскользнуть мимо виконта Монт-Виляра в открытую дверь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Кочерга
Йоркширский пудинг Просейте в миску три полные чашки муки и пол чайной ложки соли. Отмерьте чашку молока, но добавьте в муку лишь столько, чтобы тесто получилось консистенции густой сметаны. В отдельной миске слегка взбейте два яйца и долейте оставшееся молоко. Соедините две смеси и взбивайте до тех пор, пока на поверхности не появятся крупные пузыри. Пусть тесто постоит час (последний час, пока жарится мясо, откуда вы возьмете немного жира). Достаньте жарево из духовки и слейте жир, так, чтобы дно каждой из форм для теста было покрыто тонким слоем жира. Поставьте формы для теста в духовку на 425 градусов, чтобы жир зашипел. Достаньте формы из духовки и заполните каждую до половины тестом. Оставьте печься двадцать пять — тридцать минут. Пудинг подойдет и станет коричневым. Подавать немедленно из горячей духовки с подливой.
Эмма Дарлингтон Хотчкис «Йоркширские советы по домоводству и рецепты»Глава 7
Что тебе суждено, того не избежать.
Шотландская поговоркаЭмма и Стюарт ждали на ступеньках гостиницы меньше минуты. Огромный, сверкающий черным лаком экипаж, запряженный восьмеркой славных лошадей, выехал из-за угла. Холодало. Ледяной ветер насквозь продувал старенькое пальто.
Эта карета казалась ей не просто большой — нет, громадной. Она не просто производила впечатление, она ошеломляла, внушала страх. Колесница, низвергающаяся в Тартар. Сердце Эммы гулко забилось, когда перед ней открылась дверца и она зашла внутрь.
Там, внутри, пространства было, пожалуй, побольше, чем в задней комнате ее дома. Карету тащило больше лошадей, чем было в наличии у всех жителей ее деревни, вместе взятых. Черные, блестящие. Совершенные линии экипажа казались еще совершеннее на фоне заснеженной мостовой. Черное на белом. У дверцы стоял лакей. Рука в белой перчатке на сверкающей медной ручке. И окна! Она раньше не замечала, сколько в этом экипаже окон. Быть может, потому, что над каждым был навес с золотым позументом и бахромой и кожаный экран. Окна по большей части зашторены и закрыты экраном: владелец экипажа предпочитал оставаться в тени и сам был словно порождением тени.
Но на этот раз окна были свободны от экранов и стекла безукоризненно сверкали, отражая словно игрушечную гостиницу из желтого камня, черную дверь с синим навесом и, наконец, ее самое — с непокрытой головой, идущую бок о бок с человеком в черном пальто и шляпе, который выглядел аристократом до мозга костей. Он был очень высок, а в черном казался еще выше. Он возвышался над всеми: над ней, над лакеем.
Щелкнул замок, и дверь распахнулась, заколыхались золоченые кисти, украшавшие портьеры из тяжелого шелка, обрамлявшие окна изнутри. Внутренняя обивка двери сочеталась со всем интерьером — темно-красная, подбитая войлоком кожа. Полированное дерево, бронза, хрусталь, бархат... Столько роскоши, трудно было объять все сразу. Лошади заржали, некоторые начали перебирать ногами, карета накренилась на дюйм, и лакеи, и кучер, и сам виконт — все обратили взгляды на восьмерку.
— Тебе сегодня с ними очень хлопотно? — спросил виконт у возницы.
— Не больше, чем обычно, — ответил тот.
Стюарт подошел к восьмерке. Один из коней снова заржал, задрав голову.
— Ну, полегче, — пробормотал Стюарт, осторожно погладив коня. Тот снова заржал и
взбрыкнул, достаточно нервно, чтобы заставить следующую лошадь в упряжке заметно забеспокоиться. Вся восьмерка на миг, казалось, вышла из-под контроля. Стюарт схватил поводья и заставил нервного коня пригнуть голову.
— Спокойнее, — повторил он, поглаживая животное по холке. — Спокойно.
Стюарт отпустил коня. Животное, казалось, успокоилось. Конь узнал своего хозяина. Стюарт еще несколько секунд оставался на месте, затем подошел к кучеру, и они начали тихо переговариваться. Кучер сказал ему что-то, виконт кивнул в ответ, задумчиво посмотрел на лошадей и сложил на груди руки.
Эмма ждала. Она думала, что они вот-вот должны тронуться. Однако виконт как будто и не собирался отходить от лошадей. Они прекрасно смотрелись вместе — он в своей слегка иностранной одежде: в черном котелке, черных перчатках и незастегнутом, с широкими роскошными фалдами и большими лацканами пальто. Шарф из серого шелка свободно лежал на плечах, и концы его трепал ветер.
Второй лакей, прикрепив саквояж к багажнику, подошел к вознице и виконту, предлагая какие-то свои меры. По-видимому, речь все еще шла о лошадях. Стюарт слушал внимательно, задавал вопросы. Кучер со своих высот тоже делился своими соображениями. Разговор был строгий и деловой. Виконт вновь напомнил ей того человека, которого она видела в банке. Человека, скупого на улыбки, делового, серьезного.
Ироничный, умевший многозначительно улыбаться мужчина, казалось, остался в гостинице. Создавалось впечатление, что, как только он надевал свое пальто, перчатки, шляпу, шарф — регалии виконта, как только рядом с ним оказывались его слуги, груз аристократического титула и ответственности тяжело ложился ему на плечи. Тянул вниз. Не давал радоваться жизни.
«Ему надо почаще все это с себя скидывать», — подумала Эмма.
О Боже! Эмма тут же опустила голову и посмотрела себе под ноги. Лучше не надо. Лучше пусть он вообще никогда с себя ничего не снимает.
Богатый, чертовски чванливый, красивый... Она бросила взгляд в его сторону, где он стоял, высокий и прямой, рядом со своими роскошными лошадьми.
— Если все в порядке, мы можем ехать?! — вдруг, удивившись собственной дерзости, крикнула она ему. — У меня не так много свободного времени, как у вас.
Он замолчал на полуслове и оглянулся. На самом деле оглянулись все трое. Они все уставились на женщину в потрепанном пальто, которая смела перебивать виконта, когда тот был занят своими любимыми лошадьми.
—Мы можем ехать? — с более спокойными интонациями повторила она. Эмма была искренне задета тем, что потеряла возможность распоряжаться собой и своим временем так, как она привыкла.
Он вскинул подбородок — она даже разглядела за полями шляпы, как поднялась в недоумении его бровь.
