Елена Арсеньева - Князь сердца моего
«Вот какая, значит, его фамилия: де ла Фонтейн!» – почему-то обрадовалась Анжель. А тот между тем продолжал:
– Разве отдать должное храбрости врага – значит полюбить его? Брось, Лелуп! Мы не видели тебя ни при Бородине, ни при Шевардине... только в горящей Москве.
Лелуп оскалился по-волчьи, но лишь сплюнул, не решившись броситься на насмешника. Здесь было слишком много народу, и каждый мог бы назвать Лелупа «жидом» и «московским купцом». Тогда пришлось бы драться со всеми, а в блокгаузе было не меньше полусотни человек. Поэтому он сделал вид, что не расслышал оскорбления, и отвернулся с деланым безразличием. Лелуп начал неприметно оглядывать соночевщиков, гадая, удастся ли попозже, когда все утихомирятся, выторговать у кого-то из них золото или драгоценности... или украсть. Хорошо бы пошарить в ранце и карманах этого краснобая де ла Фонтейна, который все не прекращает свою болтовню.
– Народ русский сотворен из противоположностей! – разглагольствовал между тем Оливье, который и всегда-то любил пофилософствовать, а уж тем более когда на него были устремлены прекрасные синие глаза. – Да вы все это видели: сжечь собственную столицу, чтоб только не досталась врагу! Поразительна сила духа, которую выказали русские. Они храбрее испанцев!
– Ну, это уж ты лишка хватил, – проворчал какой-то бургундец, чье происхождение и любимое занятие можно было определить по красному носу и набрякшим щекам. – Баски грызли нас зубами за свои горы, за свои оливы и маслины! Трупы наших товарищей, побывавших в их руках, выглядели так, как если бы прошли все семь кругов ада!
– Я говорю о мужестве, а не о жестокости, – возразил де ла Фонтейн. – В народе этом есть что-то исполинское, обычными мерами неизмеримое. Один умный человек сказал, что Россия похожа на шекспировские пьесы, где все величественно, что не ошибочно, и все ошибочно, что не величественно.
– Да ты просто предатель, если так хвалишь тех, кто довел нас до такого состояния! – взревел Лелуп.
Он двинулся было на де ла Фонтейна, однако Гарофано проворно плеснул на руку Лелупу из поварешки и, когда тот, ошеломленный болью, замер, вытаращив глаза, с сожалением в голосе сказал:
– Хоть и зол ты, а глуп! Легче ли было бы тебе, ежели б тебя довели до такого состояния, – он так похоже передразнил рычание Лелупа, что все вокруг прыснули, – слабаки и ничтожества?! Коли так, ты и сам выглядел бы ничтожеством. А быть побежденным могучим противником вроде и не столь стыдно.
Лелуп озирался, злобно оскалившись. Ему хотелось опрокинуть на голову Гарофано его котелок со всем содержимым. Но он счел за благо пока смолчать, но непременно расквитаться при случае и с негодяем Гарофано, и с де ла Фонтейном, чья болтовня не смолкала, хотя кое-кто уже спал. Вот и Анжель лежит с закрытыми глазами, и ее уморил глупый трепач. Да он и сам устал нынче, даже есть расхотелось. Может быть, позднее, когда все уснут, он утолит свои аппетиты, а пока – спать, спать!
Лелуп расстелил плащ, шубу и уже улегся было рядом с Анжель, но бросил последний взгляд на де ла Фонтейна, и в горле у него тотчас пересохло, а разум воистину помутился, ибо он увидел карты...
Карты!
Анжель вовсе не спала. Она закрыла глаза, испытывая неизъяснимое блаженство от слов де ла Фонтейна. То, что он говорил о русских вообще, в ее восприятии относилось только к одному человеку. Это он был создан из противоположностей. Это он был враз нежен и воинствен, это он выказывал поразительную силу духа! Снова и снова всплывали в ее памяти их объятия, их поцелуи, его глаза и улыбка... Но потом явилась другая картина, от которой больно защемило сердце: его изорванное пулями тело, отброшенное к яблоне...
Боль уколола сердце так, что Анжель вскинулась и села.
Она огляделась затуманенными глазами и с изумлением обнаружила, что Лелуп не сидит, как цепной пес, возле нее, а сгорбился за шатким столом, где напротив него поигрывает истрепанной колодою карт тот самый де ла Фонтейн.
Одного взгляда достало Анжель понять, что идет игра и Лелуп безнадежно проигрывает. Его проигрыш или выигрыш волновали ее лишь постольку, поскольку имели отношение к ее судьбе. Поэтому она решилась приблизиться к играющим и украдкой посмотреть на стол, куда все уставились как зачарованные. Анжель какое-то время стояла, не веря своим глазам, глядя на горку драгоценных камушков и золотых украшений, – и вдруг вонзила ногти в ладони, чтобы не закричать от бессильной ярости. Да ведь Лелуп поставил на кон и, судя по всему, проиграл те самые камушки, которые должны были перекочевать в ее башмаки. Мерзавец, merde. Анжель едва удержалась, чтобы не выцарапать ему глаза... Она уже считала эти драгоценности своими и готова была сейчас на все, чтобы хоть как-то отомстить, досадить Лелупу. Но поскольку сделать это сама никак не могла, с надеждою устремила свой взор на человека, которому Лелуп проигрывал.
– Я ставлю еще! – выкрикнул ее хозяин, но кругом засмеялись:
– Да ты в пух и прах продулся, московский купец!
– Похоже, вам и впрямь ставить нечего, сударь, – покачал головой де ла Фонтейн.
Лелуп начал неуклюже выбираться из своей дохи.
– О нет-нет, бога ради! – остановил его Оливье. – Мне ваши обноски не нужны.
– Ранец с припасом! – выкрикнул было Лелуп, да тут же и осекся, а де ла Фонтейн с видом победителя похлопал по стоявшему рядом с ним туго набитому ранцу. Итак, свой припас Лелуп тоже просадил!
Анжель злорадно усмехнулась. Теперь он в полной мере отведает насмешек армейцев, ненавидевших его, знавших о его московских подвигах. Она так радовалась предстоящему его унижению, что даже не заботилась о том, чем это унижение обернется для нее.
Задохнувшись от ненависти, Анжель невольно схватилась руками за горло. И в это мгновение де ла Фонтейн поднял голову и увидел ее. Она попыталась принять небрежный вид, однако ей не сразу это удалось. И было ужасно стыдно, что этот чужой человек увидел, как ей больно, как плохо! Взгляды их встретились, и что-то промелькнуло в его глазах, однако он тотчас же отвел взор и дурашливо ухмыльнулся.
– Ну что ж, – сказал де ла Фонтейн, убирая карты и поднимаясь. – Похоже, ставок больше не предвидится? Коли так, партия окончена, ибо в долг я не играю. Спасибо, Лелуп, что ты такой никудышный игрок!
Все захохотали, и этот язвительный, злорадный смех вселил в Лелупа новые силы. Он бросился к Анжель и подтащил ее к столу.
– Вот, – прохрипел Лелуп. – Вот моя ставка! Она... против всего остального. Принимаешь? – В голосе его звучали умоляющие нотки.
Глубокая тишина воцарилась вокруг. Все с изумлением взирали на Лелупа и Анжель, и только де ла Фонтейн оставался спокоен. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он принялся сдавать карты, и вскоре внимание зрителей всецело переключилось на игроков.
