Жюльетта Бенцони - Изумруды пророка
Мало ли что рассказывают, — отозвался Морозини, неприятно удивленный тем, что столь тщательно оберегаемый секрет стал широко известен, и не намеренный распространяться на эту тему. — И вы не можете не знать, что в любом, кто занимается нашим ремеслом, рядом с коллекционером дремлет сыщик. Нет лучшего развлечения, чем идти по следу, — прибавил он несколько легкомысленным тоном, чтобы турок не догадался о том, насколько в действительности серьезны его поиски…
— И след ведет сюда, в Константинополь? В нашей истории нет ни одной из тех, так сказать, знаменитых драгоценностей, чьи приключения стали известны всему свету и с которыми нередко связываются различные суеверия.
Морозини пожал плечами.
— Не столько суеверия, сколько знаменитые проклятия. Вы, может быть, в них не верите, и вы правы, поскольку их породила лишь человеческая алчность. Тем не менее мы слышали о древних камнях, пропавших из сокровищницы султанов и называемых «проклятыми камнями»…
Широкая физиономия ювелира, казалось, внезапно превратилась в восковую маску.
— От кого вы о них слышали?
— О, это не имеет ни малейшего значения! — небрежно отозвался Альдо. — От одного приятеля-турка, с которым я встретился в Париже.
— И… этот друг больше ничего вам о них не рассказал?
— Право, нет. Разве что… Ах да, что, начиная с XV века, их якобы больше никто не видел. Один французский путешественник любовался ими, когда они украшали грудь султана…
Ибрагим Фахзи расхохотался, и его смех показался Адальберу, молча за ним наблюдавшему, несколько натянутым.
— А-а, старая легенда о смерти отца Мехмеда II, якобы отравленного из-за пары изумрудов? Детские сказки! Просто смешно. И не думайте за это ухватиться! Вашей книге это ничего не даст, может только вызвать недоверие у читателей.
— Легенда? Ну и что же? — мягко повторил за ним Морозини. — Мне всегда казалось, что у истоков легенды зачастую можно отыскать истину.
— Только не в этом случае! И я даже не смогу как следует пересказать вам эти бредни. А что вы скажете о поясе, который я выставил в своей витрине?
Альдо понял, что тема закрыта, похвалил, как только мог, украшение, о котором шла речь, и гости расстались с хозяином ювелирной лавки, по крайней мере внешне, наилучшими друзьями.
— И все-таки этот заговор молчания выглядит более чем странно! Осман-ага выходит из себя, стоило только заговорить об изумрудах, а Ибрагим Фахзи, едва речь коснулась пустой, по его же словам, легенды, начинает принужденно смеяться. Что, по-твоему, это означает?
— Может быть, мы слишком близко подошли к какой-то государственной тайне?
— И сколько ей сейчас веков, этой тайне? Сейчас, когда Оттоманская империя превратилась в воспоминание?
— Мустафа Кемаль Ататюрк, правитель, установивший новый режим, держится за эти воспоминания. Он ополчился против тиранической монархии, а вовсе не против истории страны, которой он гордится. Все, что принадлежит славному прошлому, принадлежит и ему. Тем более что власть Ататюрка, которая держится на его исключительной личности, может быть, превосходит власть султанов.
Вернувшись в отель, они застали там Хилари Доусон, которая проявляла все признаки сильнейшего недовольства, порожденного жестоким разочарованием: у нее отобрали выданное ей разрешение осмотреть коллекцию фарфора, хранившуюся в Старом Серале.
— И без каких-либо объяснений! — восклицала она, размахивая только что полученным официальным извещением. — Мне только и сообщили, что при нынешнем положении вещей в Топкапы-Сарае меня уже не могут туда пустить. Но вы-то там побывали? Вы заметили что-нибудь такое, что оправдывало бы подобные меры? Может быть, там ведутся какие-то реставрационные работы?
— Дворец в этом крайне нуждается, — ответил Аль-до, — но ничего похожего мы не заметили.
— Ну, так что же все это значит? Что я такого сделала этим людям?
В прелестных голубых глазах англичанки сверкали слезы, и она выглядела настолько трогательно, что Альдо почувствовал, как начинают таять его предубеждения.
— К сожалению, посольства теперь находятся не здесь, а в Анкаре, куда Ататюрк в двадцать третьем году перевел все правительство. Вам придется решить, стоит ли ваша работа поездки туда. Но, может быть, консул Великобритании смог бы вам помочь? Вы ведь — дочь лорда, и все английские двери должны перед вами распахиваться? Но меня-то интересуют вовсе не английские, а турецкие двери, так что в этом случае мне лучше бы оказаться немкой, чем англичанкой. Мне и так стоило огромного труда получить это разрешение…
— Должно быть, просто какое-то недоразумение, — произнес Адальбер с такой влюбленной улыбкой, что Морозини немедленно захотелось надавать ему пощечин. — Я могу сходить с вами к вашему консулу, а если хотите, то и к французскому…
Она взглянула на поклонника с сомнением.
— А вас-то сегодня утром впустили? Вы удовлетворены?
И да, и нет, — ответил Адальбер. — Скажем, поначалу все шло вполне прилично, но мы очень быстро поняли, что оказались нежеланными гостями. Ну, не стоит так расстраиваться! Ничто еще не потеряно, и вы слишком прелестны для того, чтобы кто-нибудь мог надолго перед вами устоять. В конце концов мы обязательно получим для вас это разрешение…
— До чего же вы милый! Какое счастье, что я вас встретила, — вздохнула она, улыбнувшись так, что Альдо сразу же почувствовал себя лишним.
— Ну, хорошо, — непринужденно бросил он, — пожалуй, пора мне вас оставить. Разбирайтесь со своими консульствами, а я тем временем позвоню в Венецию, хочу узнать, что делается у меня дома…
— Конечно, позвони! — рассеянно отозвался Адальбер. — А я сейчас же займусь делами мисс Хилари. Встретимся за ужином!
Даже когда все идет из рук вон плохо, иногда случаются приятные сюрпризы, и на этот раз Альдо пришлось дожидаться всего час, прежде чем его соединили с Венецией. К телефону подошел Анджело Пизани, и в его голосе явственно послышалось облегчение…
— Наконец-то! Наконец-то! — воскликнул молодой секретарь. — Вы даже представить себе не можете, дон Альдо, до какой степени я рад вас слышать.
— Вы так беспокоились?
— Правду сказать, ужасно, а господин Бюто — еще сильнее, чем я. В ответ на нашу телеграмму из «Царя Давида» сообщили, что вы уехали из Иерусалима, и с бароном Ротшильдом нам тоже связаться не удалось…
— Потому что сейчас он должен быть где-то в Богемии. Мы с ним расстались примерно месяц тому назад, его срочно туда вызвали.
— Да, конечно, но разве вы не должны были уже вернуться?
— Но я же написал господину Бюто! Разве он не получил моего письма?
