Эльза Вернер - Гонцы весны
— Ну, вы относитесь к этой задаче с полным самопожертвованием, — насмешливо улыбнулась девушка, — и вообще у вас невероятная любовь к каретной подножке. Вы опять стоите на ней.
Эдмунд, действительно, стоял там и простоял бы еще долго, если бы кучер, взявшийся за вожжи, очень ясно не выказывал своего нетерпения.
Прекрасная незнакомка ласково кивнула Эдмунду головой и сказала:
— Благодарю вас за помощь! Прощайте!
— Могу же я надеяться на «до свиданья?»
— Ради Бога, нет! От этого мы должны отказаться… Да вы и сами поймете это. Прощайте, граф фон Эттерсберг!
Прощанье закончилось таким же как раньше задорным смехом. Лошади тронулись, и граф с большой неохотой спустился с подножки.
— Ты соблаговолишь наконец сесть? — раздался голос Освальда. — Ты так спешил домой, а мы порядочно опоздали.
Эдмунд кинул еще один взгляд вслед уезжавшему экипажу, скрывавшемуся за поворотом дороги, а затем спросил:
— Кто эта барышня, Освальд?
— Откуда же я могу это знать?
— Ты же долго пробыл около кареты, мог спросить кучера.
— Не в моем характере расспрашивать кучеров, да, кроме того, меня это очень мало интересует.
— Но зато очень интересует меня! — раздраженно воскликнул Эдмунд. — Впрочем, это очень похоже на тебя. Ты не удостоился задать ни одного вопроса при такой интересной встрече. Не знаю, что мне делать с этой девушкой! Она удивительно хороша, но очень оригинальна: притягивает и сразу же отталкивает. Восхитительный маленький чертенок!
— Но страшно избалованный и упрямый! — отрезал Освальд.
— Ты ужасный педант! — возразил молодой граф. — Ты всюду найдешь что-нибудь дурное. Как раз этот веселый задор делает девушку неотразимой. Но кто она может быть? На дверцах кареты нет герба, на кучере нет ливреи, значит, представительница какого-нибудь буржуазного семейства из окрестностей, но тем не менее знает нас, по-видимому, очень хорошо. Однако почему же она отказалась назвать свое имя? Что значит ее намек на уже существующие отношения? Я тщетно ломаю себе голову над разрешением этой загадки.
Освальд, очевидно находивший ломание головы над такими пустяками совершенно излишним, молча откинулся в угол кареты; путешествие продолжалось без особых препятствий, но по-прежнему медленно. На всех станциях, к великому недовольству графа, вместо требуемых четырех лошадей им давали только двух, и таким образом путешественники с момента выезда с железнодорожной станции опоздали больше чем на два часа. Уже давно наступил вечер, когда экипаж въехал, наконец, во двор замка Эттерсберга, где путников с нетерпением ждали.
Двери большого, ярко освещенного подъезда были широко раскрыты, и многочисленные слуги поспешно выбежали им навстречу. Один из них, уже пожилой человек, одетый в богатую ливрею Эттерсбергов, сразу же подошел к карете.
— Добрый вечер, Эбергард! — радостно воскликнул Эдмунд. — Вот и мы, несмотря на метель и бурю. Надеюсь, у нас все благополучно?
— Слава Богу, ваше сиятельство! Но графиня была озабочена таким опозданием и боялась, как бы с вами не случилось несчастья.
С этими словами Эбергард откинул подножку; в это время наверху лестницы, ведущей из подъезда внутрь замка, появилась высокого роста дама в темном шелковом платье.
Выскочить из кареты, вбежать в подъезд и взлететь по ступенькам наверх было для Эдмунда делом одного мгновения, и в следующую секунду он уже был в объятиях матери.
— Мамочка! Родная моя мамочка, наконец-то я вижу тебя снова!
В этом восклицании не было и следа той шутливой беспечности, какую молодой граф выказывал до сих пор. В нем слышался настоящий голос сердца, и то же самое выражение страстной нежности было на лице и в тоне графини, когда она, заключив сына в объятия и целуя его, повторила несколько раз:
— Мой Эдмунд!
— Мы опоздали, правда? — спросил он. — Виной этому явились занесенные снегом дороги и жалкие почтовые клячи, а, кроме того, у нас было еще маленькое приключение.
— Как можно было вообще ехать в такую погоду! — с нежным упреком промолвила графиня. — Я каждую минуту ждала известий, что ты остановился в Б. и приедешь только завтра.
— Неужели я смог бы быть в разлуке с тобой еще целые сутки? — перебил ее Эдмунд. — Нет, мама, этого я никак не смог бы вынести, и ты сама не веришь в это.
— Конечно, нет, — улыбнулась мать, — и потому-то я так волновалась в последние два часа. Но теперь пойдем! После холодной и утомительной дороги тебе надо отдохнуть.
Она хотела взять сына под руку, но тот остановился, проговорив с легким упреком:
— Мама, разве ты не видишь Освальда?
Освальд фон Эттерсберг следовал за двоюродным братом. Сейчас он стоял в тени лестницы и подошел к графине лишь тогда, когда последняя обратилась к нему:
— Добро пожаловать, Освальд!
Это приветствие было произнесено очень холодно, и так же холодно и официально Освальд приложился к руке тетки.
— Ты насквозь промок; что случилось?
— Боже мой, я совсем забыл об этом! — воскликнул Эдмунд. — Он отдал мне свой плащ и вынужден был испытать на себе все прелести такой непогоды. Я мог бы вернуть его тебе, по крайней мере, в карете. Освальд, почему ты не напомнил мне о нем? Из-за этого тебе пришлось битых два часа ехать в мокром. Как бы это только не отразилось на твоем здоровье!
Он поспешно сбросил с себя плащ и пощупал совершенно мокрый костюм Освальда, но тот нетерпеливо отстранил его:
— Оставь, пожалуйста! Стоит ли говорить об этом.
— То же самое думаю и я, — заметила графиня, которой, по-видимому, очень не нравилась такая заботливость сына. — Ты ведь знаешь, что Освальд вовсе не подвержен простудам. Надо только переменить костюм. Ступай, Освальд! Ах, еще одно, — добавила она словно мимоходом, — я велела приготовить тебе другую комнату, наверху, в боковом флигеле.
— Зачем же? — удивился Эдмунд. — Мы постоянно жили рядом.
— В твоих комнатах я сделала некоторую перестановку, мой друг, — сказала графиня тоном, не допускающим возражений, — и я вынуждена была занять комнату Освальда. Он, наверное, ничего не будет иметь против, тем более что прекрасно может устроиться наверху.
— Конечно, милая тетушка!
Ответ прозвучал вполне спокойно и равнодушно, однако в нем, несомненно, крылось что-то такое, что поразило молодого графа. Он нахмурил брови и намеревался возразить, но остановился, взглянув на окружающих слуг. Вместо этого он внезапно подошел к двоюродному брату и взял его за руку.
— Ну, все устроится к лучшему. А теперь, Освальд, ступай и сейчас же переоденься! Слышишь, немедленно! Сделай это для меня, а то я все время буду упрекать себя. Во всяком случае, мы будем ждать тебя за столом.
