Диана Хэгер - Рубин Рафаэля
– Вы всегда так обходительны?
В ответ страж ворот проворчал:
– Соразмеряй характер со средствами к существованию, синьора. По тебе с первого взгляда видать, что ты явно не из этого квартала, и нечего тебе тут делать. Еще раз говорю: проваливай!
– Вы ничего обо мне не знаете. И сами-то всего лишь слуга своих господ. И кстати, – добавила она, смеясь, – сила полезна только тому, кто соразмеряет ее со своим разумом!
– Больше я не скажу ни слова, – прорычал стражник. – Проваливай! Возвращайся в кроличью нору, из которой появилась!
За спиной Маргариты кто-то издевательски хихикнул, и она почувствовала, как к щекам приливает кровь от стыда. Эту битву она проиграла, но силу духа, которой обладала Маргарита Луги, было не так легко сломить.
Рафаэль стоял твердо, скрестив руки на груди. На нем был бархатный камзол глубокого алого цвета с пышными золотистыми рукавами. Его лицо в обрамлении волнистых, аккуратно подстриженных волос цвета умбры, доходивших до плеч, выражало крайнее раздражение. Лицо это нельзя было назвать красивым в классическом смысле, но оно поражало своей чувственностью. Высокие скулы, маленький подбородок, глаза словно из прозрачного темно-коричневого стекла. Сквозь не закрытое ставнями высокое окно в мастерскую, обшитую роскошными панелями, студию мастера, лился желтоватый солнечный свет, обтекая фигуру молодой женщины.
Она неподвижно сидела на каменном пьедестале перед художником и его подмастерьем ровно посередине комнаты с высокими потолками и тяжелыми балками.
– Господь всемилостивейший! – простонал Рафаэль и отвернулся от женщины.
Рядом, возле длинного дощатого стола, один из учеников, одетый в рабочую темно-синюю рубаху, подвязанную простой веревкой, растирал краску в деревянном сосуде. Другой связывал кисточки из меха горностая, третий точил карандаши. В мастерской стоял запах красок и льняного масла, слышался немолчный гул беспрестанных трудов. На столах грудились пустые посудины, оловянные кружки, тарелки с объедками, торчали незажженные свечи в лужах оплавившегося воска, оставшихся с предыдущего вечера, – обстановка, окружающая мужчин, которые заняты только работой.
Рафаэль кивнул высокому краснолицему здоровяку с приметной седой прядью, подкрепив свой приказ рассеянным взмахом руки. Это значило, что следует заплатить девушке за беспокойство и отправить ее домой. Уже второй раз за неделю Рафаэль отказывал натурщице. Джованни да Удине, помощник, который дольше всех остальных работал с Рафаэлем, позволил себе шумно вздохнуть и закатить глаза под тяжелыми веками. Поиски продолжались.
Рафаэль провел рукой по лицу. Он сразу понял, что эта женщина не подходит. Для Джованни, живописца куда более приземленного, чем Рафаэль, все женские лица представляли собой лишь совокупность овалов, кругов и других геометрических фигур. Изучение композиции заставило ученика рассматривать формы как совокупность световых бликов и теней, тонов и полутонов, которые нужно положить или убрать. Хозяин же мастерской, мастер, руководствовался другими критериями. Она, эта девушка, не подходила. Во всяком случае, как воплощение образа Мадонны.
В ее глазах не было Божьей искры.
Он забыл о девушке сразу же, как от нее отвернулся. Рафаэль Санти опаздывал с выполнением многих заказов, поважнее этого, но даже папа Лев X, само терпение, стал проявлять признаки беспокойства. Рафаэль понимал, что взял слишком много заказов, и сколько бы учеников с ним ни работало, ему все равно самому приходилось завершать все работы.
Вторая половина мастерской, выходящая на мрачные зловонные воды Тибра, была забита незаконченными картинами. Фрагменты алтарной росписи, портреты, расписные хоругви и лари делили пропитанное запахом краски пространство с учениками и помощниками в заляпанных краской фартуках. Все они рисовали, растирали краски, что-то передвигали или переносили. В мастерской было полно фрагментов мраморных статуй, восковых голов и рук, деревянных досок, подготовленных под картины. В углу стояло огромное сложное «Успение».
Стоя перед огромным гобеленом, изображающим сцену охоты, который свисал с железного стержня, один из учеников мастерски наносил на доску сусальное золото. На другом конце комнаты, ближе к огромному каменному очагу, сидел дряхлый старик с косматой копной седых волос. Он позировал для помощника Рафаэля. Рисовальщик, с изможденным, костлявым лицом, в перепачканной красками рубахе, наносил завершающие штрихи на набросок углем. Рафаэль внимательно оглядел запавшие глаза старика, выступающую нижнюю губу и рельефный нос, угадывая за чертами морщинистого лица решительный характер и усталость от жизни. Он мог придать эти черты Ною, работая над росписью потолка новой станцы – одной из огромных зал Ватиканского дворца, которую он украшал для Его Святейшества. Он подумал, что позже надо будет обязательно поговорить об этом с Джованни.
Рядом со стариком у мольберта стоял еще один помощник и наносил на портрет Папы мазки темно-красной краски, чтобы подчеркнуть складки тяжелой мантии. Другой подмастерье подготавливал доску для картины, нанося на нее первый слой грунтовки. В мастерской шла работа сразу над несколькими заказами, находившимися на разных стадиях готовности, но самым главным делом, доминантой, оставалось изображение Мадонны, набросок фигуры которой, без лица, стоял на большом мольберте. То была часть большой алтарной росписи с изображением апостолов. Роспись предназначалась для церкви Святого Сикста (Сан-Систо), и сегодня мастер снова отложил ее исполнение.
Когда девушка встала и приняла горсть монет от Джованни, тот снова повернулся к Рафаэлю:
– Но что вы будете делать, отвергнув и эту девушку, учитель? Вы обещали кардиналу Биббиене, что закончите роспись к концу месяца, а еще даже натурщицу не нашли!
– Значит, нам не остается ничего другого, как продолжать искать ее дальше.
Заказ на Сикстинскую Мадонну Рафаэль получил еще четыре года назад, от предыдущего понтифика, Юлия II. Она должна была стать даром бенедиктинцам Пьяченцы, символом добровольного присоединения этого города к Папскому государству. Среди всех заказов, сделанных Рафаэлю преемником Юлия, Львом X, этот был наименее значительным, но с приближением празднований в Пьяченце новый понтифик пожелал приурочить свой подарок к торжественной дате. Ходили слухи, что кардинал Биббиена, личный друг и секретарь нового Папы, использовал задержку в исполнении заказа для того, чтобы лишить Рафаэля милостей Ватикана. Причиной тому послужила обида за племянницу Марию: Рафаэль был с ней помолвлен, но со свадьбой не спешил.
