Джорджетт Хейер - Тени былого
– Я Леон Боннар, монсеньор. Моей матерью была матушка Боннар, а отцом…
– …был батюшка Боннар. Это не так уж невероятно. Где ты родился и когда скончались твои достойные родители?
– Я… я не знаю, монсеньор, где я родился. Но мне кажется, что не в Анжу.
– Весьма интересно, – заметил герцог. – Но избавь меня от перечисления мест, где ты не родился. Будь столь любезен.
Леон покраснел.
– Вы не поняли, монсеньор. Мои родители поселились в Анжу, когда я был грудным младенцем. У нас была ферма в Бассинкуре auprиs de Saumur[4]. И… и мы жили там, пока мои родители не умерли.
– Они скончались синхронистически? – спросил Эйвон.
Прямой носик Леона недоуменно наморщился.
– Монсеньор?
– Одновременно.
– От чумы, – объяснил Леон. – Меня отослали к господину кюре. Мне тогда было двенадцать, а Жану двадцать.
– Почему ты настолько моложе этого Жана? – спросил герцог, против обыкновения подняв тяжелые веки, так что Леон посмотрел ему прямо в глаза.
У Леона вырвался шаловливый смешок, и под сверлящим взглядом герцога он ответил с безыскусственной простотой:
– Монсеньор, мои родители скончались, и спросить у них я не могу.
– Дружок, – мягко сказал Джастин, – ты знаешь, как я поступаю с дерзкими пажами? Леон испуганно покачал головой.
– Приказываю их высечь. Советую тебе поберечься.
Леон побледнел, и его глаза перестали смеяться.
– Простите, монсеньор. Я… не хотел дерзить, – сказал он виновато. – У моей матери была дочь, которая умерла. А потом… потом появился я.
– Благодарю тебя. А где ты научился говорить, как говорят благовоспитанные люди?
– У господина кюре, монсеньор. Он научил меня читать и писать и немножко латыни… и еще многому.
Джастин поднял брови.
– А твой отец был крестьянином? Почему ты получил такое образование?
– Не знаю, монсеньор. Видите ли, я был младшим и любимчиком. Матушка не позволяла мне работать на ферме. Я думаю, поэтому Жан меня и ненавидит.
– Возможно. Дай мне руку.
Леон протянул тонкую руку для осмотра. Джастин взял ее в свои и исследовал сквозь лорнет. Кисть была маленькой, изящной, с длинными красивыми пальцами, загрубевшими от черной работы.
– Да, – сказал герцог. – Очень хорошенькая конечность.
Леон обаятельно улыбнулся.
– Quant а зa[5], у вас, монсеньор, очень красивые руки.
Губы герцога дрогнули.
– Ты меня поражаешь, дитя мое. Но, как ты сказал, твои родители скончались. Что было дальше?
– Дальше Жан продал ферму! Твердил, что создан для чего-то получше. Но я так не думаю. – Леон чуть-чуть наклонил голову набок, взвешивая этот вопрос. На щеке возникла шаловливая ямочка, но тут же исчезла. Леон посмотрел на своего господина серьезно и с легкой робостью.
– Способности и возможности Жана мы обсуждать не будем, – невозмутимо сказал Джастин. – Продолжай свою историю.
– Да, монсеньор. Жан продал ферму и забрал меня от господина кюре. – Лицо Леона омрачилось. – Господин кюре хотел оставить меня у себя, но Жан не согласился. Решил, что я буду ему полезным. Ну, и господин кюре ничего сделать не мог. Жан привез меня в Париж. И тогда он заставил меня… – Леон умолк.
– Продолжай, – резко приказал Джастин. – Что он заставил тебя делать?
– Работать на него, – неловко ответил Леон, и его большие глаза опустились под внимательным взглядом герцога.
– Ну хорошо, – сказал наконец Джастин. – Пока оставим это. Et puis?[6]
– Тогда Жан купил харчевню на улице Сент-Мари, и… и потом он познакомился с Шарлоттой и… женился на ней. И тогда стало хуже, потому что Шарлотта меня возненавидела. – Синие глаза сверкнули. – Я даже один раз хотел убить ее, – сказал Леон простодушно. – Большим ножом для разрезания жаркого.
– Ее ненависть объяснить нетрудно, – сказал герцог сухо.
– Д-да, – произнес Леон неуверенно. – Мне тогда было всего пятнадцать. Помню, я весь день не ел, и… и побои. Вот… вот и все, монсеньор, пока не появились вы и не взяли меня к себе.
Джастин взял отточенное гусиное перо и пропустил его между пальцами.
– Могу ли я спросить, почему ты пытался убить эту Шарлотту… э… ножом для разрезания жаркого?
Леон покраснел и отвел глаза.
– Для этого… была причина, монсеньор.
– Не сомневаюсь.
– Я… она была очень злой, жестокой и… и рассердила меня. Вот и все.
– Я и жесток и зол, но не советую тебе пытаться меня убить. Или кого-нибудь из моих слуг. Видишь ли, я знаю, что означает цвет твоих волос.
Темные длинные ресницы снова поднялись, и возникла ямочка.
– Colиre de diable[7], – сказал Леон.
– Вот именно. И со мной тебе лучше сдерживаться, дитя мое.
– Да, монсеньор. Я не пытаюсь убивать тех, кого люблю.
Губы Джастина саркастически изогнулись.
– Ты меня успокоил. А теперь послушай меня. С этой минуты ты мой паж. Тебя будут кормить, одевать и обеспечат твое будущее, но взамен я потребую от тебя послушания. Ты понял?
– Да, монсеньор, конечно.
– Ты узнаешь, что для моих слуг мое слово – закон. И вот мой первый приказ: если кто-нибудь станет расспрашивать тебя, кто ты или откуда, ты отвечай только, что ты паж герцога Эйвона. Свое прошлое ты забудешь, пока я не разрешу тебе вспомнить. Ты понял?
– Да, монсеньор.
– И Уокера ты будешь слушаться, как меня. Упрямый подбородок чуть вздернулся. Леон оценивающе посмотрел на герцога.
– Если же нет, – мягкий голос стал еще мягче, – ты узнаешь, что и я умею наказывать.
– Если вы желаете, чтобы я слушался этого Уокера, – с достоинством произнес Леон, – я исполню вашу волю, ваш-ш-ша с-с-светлость.
Джастин смерил его взглядом.
– Разумеется. И я предпочитаю, чтобы ты называл меня монсеньером.
Синие глаза злокозненно заблестели.
– Этот Уокер сказал мне, чтобы я, когда буду говорить с вами, монсеньор, обязательно начинал с ваш-ш-ша… а, ба! Я этого не могу!
Секунду Джастин надменно смотрел на своего пажа. Мгновенно блеск угас, и Леон ответил ему серьезнейшим взглядом.
– Поберегись, – предостерег его Джастин.
– Да, монсеньор, – кротко ответил Леон.
– Можешь идти. Вечером ты будешь меня сопровождать. – Герцог обмакнул перо в чернила и начал писать.
– А куда, монсеньор? – с любопытством осведомился паж.
– Тебя это касается? Я тебя отпустил. Так убирайся.
– Да, монсеньор. Прошу прощения!
Леон удалился, тихонько затворив за собой дверь. Навстречу ему по лестнице медленно спускался Давенант. Хью улыбнулся.
– А, Леон! Где ты пропадал все утро?
– Надевал эту новую одежду, мосье. По-моему, я хорошо выгляжу, n'est-ce pas?[8]
