Биверли Бирн - Пламя возмездия
– Она лишь жена моего покойного двоюродного или троюродного дяди.
Тим щелчком сбил невидимую пушинку с рукава своей визитки.
– Не думаю, чтобы я оскорбил ее этим псевдонимом.[2] Наоборот, я преклоняюсь перед этой дамой. Черная Вдова – это ее второе имя – своего рода дань ее необыкновенным способностям, ее таланту. Если хотите, знак уважения.
Мужчина прищурился.
– Вероятно, это может быть понято и так. Но может, и по-другому. Приятного вечера вам, Тимоти.
Он повернулся и исчез в толпе. Некоторое время англичанин стоял в одиночестве, разглядывая публику. Вдруг сбоку возникла какая-то молодая леди.
– Мистер Мендоза, вы помните меня, не так ли?
Тимоти показалось, что это личико он уже где-то видел. Дублинский выговор хоть и был слышен в ее речи, но без характерного провинциального прононса, резавшего слух.
– Конечно, я вас помню, – солгал он и стал перебирать все знакомые имена, но ничего из этого списка извлечь не мог.
– Я увидела вас, когда вы еще только вошли, – продолжала она. – Но вы меня, конечно, не заметили. Вы сегодня один? А я так надеялась поболтать с вашей очаровательной женой, – не очень умело разыгрывая разочарование, протянула она.
Тимоти продолжал вспоминать и, наконец, вспомнил.
– Мы встречались в прошлом году, так? Да, я вспомнил. Это было на скачках, в Каррее. Как мило увидеть вас здесь, но боюсь, что поболтать с моей очаровательной женой вам не удастся. Бэт в этот раз не поехала со мной в Дублин.
И он одарил ее своей несравненной улыбкой.
– Я вам сочувствую. Должно быть, вам очень одиноко.
На девушке было платье из синего атласа с глубоким декольте и черной кружевной оторочкой, в руках – кружевной веер с изящной черепаховой ручкой, тоже черный. И надо было отдать ей должное – веером этим она владела отменно, так же как и длинными ресницами больших глаз, беспрестанно менявших выражение.
– Очень одиноко, вы правы, – согласился Тимоти.
Он умел подыгрывать женщинам.
И они оба отдались флирту, наслаждаясь этой игрой. Этой мисс и в голову не могло придти, что болтая с ней, он неотступно думал о Лиле Кэррен, а, если бы это и пришло, то она все равно бы не поверила в это. Какое право имела эта женщина, лет на тридцать старше ее, с ней соперничать?
Ужин подавался вскоре после полуночи. А до полуночи единственной темой разговоров была Черная Вдова – ее имя было на устах у каждого. Самой пикантной приправой к этому ужину было то, что она так и не появилась на торжестве, происходившем в ее доме. Здесь находилось около сотни гостей, которым так и не было представлено мало-мальски убедительное объяснение причин отсутствия хозяйки бала. В конце концов, они, разобрав пелерины, манто, накидки и палантины, отправились восвояси.
– Мадам просила меня передать вам свои глубокие извинения, – убежденно лгал Уинстон уходившим гостям. Гости покидали особняк на Даусон-стрит с гримасами легкого недовольства на утомленных балом лицах. – Она почувствовала себя плохо как раз перед самым балом и очень сожалеет…
Никто из гостей никак не комментировал это сообщение дворецкого миссис Кэррен, но поверили ему очень немногие. Это был еще один образчик экстравагантного поведения Лилы Кэррен. Ведь и за ней, и за ее сыном Майклом уже довольно давно прочно укоренилась слава бунтовщиков, время от времени эпатировавших добропорядочный Дублин. И, самое интересное, с этими бунтовщиками приходилось считаться. И добропорядочный Дублин был к этому приучен – здесь не было человека, который бы этого не знал. Да что там Дублин – это знали в Лондоне. Ну, а что касалось Испании…
В эти предрассветные часы Тимоти Мендоза не спал. Он мерил шагами замызганную комнатенку над пабом «У лебедя». Ему не давали покоя мысли, связанные с внезапным исчезновением Лилы Кэррен. Он собирался встретиться с ней сегодня вечером у нее на балу, чтобы еще раз уточнить все детали. Дьявольщина! Что на нее нашло? Снова как сквозь землю провалилась? Можно было, конечно, оставаться в Бельреве и дождаться ее. Но она ему строго-настрого запретила это, в очередной раз стала приводить свои, как всегда веские, убедительные доводы в пользу именно этой дыры. Говорить нечего: эта сучка умела убеждать. Впрочем, будь это по-другому, Тимоти никогда бы не согласился иметь с ней дело; он отдавал должное уму этой женщины, этой Черной Вдовы и никогда не забывал, что ей ничего не стоило превратиться из его сообщницы во врага, женщину, очень опасную для него.
Тимоти остановился посреди комнаты и потряс головой, будто жест этот мог упорядочить ход его мыслей. Было и еще одно дело, не терпевшее отлагательства. Занавески на окнах комнаты не были задернуты, и слабый свет с улицы освещал лежавший на кровати объемистый конверт. Тимоти в раздумье взял его и переложил на стол, стоявший под газовым рожком.
Вентиль для регулирования газа был покрыт копотью и поддавался с трудом. Первая спичка догорела в его пальцах. Мендоза шепотом выругался и зажег еще одну. Газ, хоть и неохотно, но все же загорелся и осветил желтую, грубую бумагу конверта, перевязанного прочной бечевкой и запечатанного тремя наплывами красноватого сургуча.
Тимоти тщательно осмотрел письмо, не письмо, а скорее пакет: конверт был толстым и увесистым. Внешний вид его не внушал подозрений – его не надрезали, печати тоже не пытались срывать, это было бы сразу заметно. Патрик Шэй, этот брюзгливый пьянчуга-хозяин был выбран далеко не случайно. Его англофобия дальше высокомерной дерзости не шла, он бы никогда не набрался наглости совать нос в дела такого человека, как Тимоти Мендоза. Шэй тоже зависел от денег Лилы Кэррен, как и многие.
Тимоти медлил, вертя в руках пакет. «Я не хочу, чтобы это попало ко мне в дом, – предупреждала его Лила. – Это небезопасно, даже слишком опасно. Лучше, если это будет передано вам в таком месте, где вы ни на кого из своих знакомых не нарветесь», – так объясняла она выбор именно этого паба «У лебедя». Посмотрим, что же там внутри. Действительно ли ее опасения были не напрасны. Стоила ли та игра, в которую он ввязался, такого риска. Тимоти придвинул к столу единственное имевшееся в этой комнате кресло и уселся в него. Он достал маленький карманный ножичек для того, чтобы вскрыть печати и надрезать плотную бумагу.
Стопка бумаг, которую он извлек из этого конверта была пальца в два толщиной. Он сначала бегло просмотрел все, что в ней было, потом его внимание привлекло послание, положенное поверх остальных и явно предназначавшееся для ознакомления с ним в первую очередь.
«Что касается Парагвая, то я считаю своим долгом ознакомить вас с некоторыми весьма неприятными фактами, разумеется, при условии соблюдения вами абсолютной дискретности. Первое, коррупция продолжает процветать, я даже смею утверждать, что в ней погряз официальный представитель дома Мендоза. Второе, даже сам министр финансов не верит в то, что все оросительные работы могут быть завершены в срок, при условии, что они вообще когда-либо будут завершены. Третье, если принимать во внимание то непосильное бремя долгов, которое в настоящее время несет министерство финансов, новый заем в два миллиона фунтов может оказаться ему не под силу. Четвертое, план ликвидации долгов путем создания находящихся в собственности у правительства кофейных плантаций – чистейшей воды фантазия, если не прямое надувательство.
В свете вышеизложенного, вам предстоит вынести решение относительно целесообразности выпуска этих акций. Вполне естественно, что вы рискуете оказаться в весьма затруднительном положении, решившись на этот шаг, британские вкладчики не располагают никакими сведениями о существующем положении дел в стране, находящейся за тысячи миль от их родного дома, и вынуждены целиком довериться банку, сталкиваясь с вопросом о приоритетах их вложений…»
И так далее и тому подобное, еще на очень многих страницах, цифры, поправки, сноски, обоснования без которых выводы автора этого анализа выглядели бы голословными утверждениями. Сначала Тимоти быстро пробежал глазами все сообщения, затем дважды внимательно перечитал все документы и, когда убедился в том, что все нюансы, все детали в предложенном отчете ему ясны, на его лице появилась довольная улыбка, и он положил документы обратно в конверт.
Это послание было тем самым подтверждением, которого он уже давно ждал с нетерпением, это было доказательство того, что все обещания Лилы Кэррен не могли быть пустым звуком. Мендоза-Бэнк, его величество, самая представительная банковская династия, финансовая власть, ее олицетворение сделал уже свой первый шаг к обрыву за которым зияла бездна. И он был обречен сделать этот роковой для него второй шаг. Тимоти это знал отлично, ведь он был как-никак младшим компаньоном этого банка.
Его проблемы и мрачные мысли, связанные с отсутствием Лилы Кэррен мгновенно улетучились. Они уже не могли омрачить его радость. В эту ночь Тимоти Мендоза спал сном младенца, несмотря на убожество этой каморки и отсутствие под боком обожаемой супруги Бэт.
