Александр Дюма - Консьянс блаженный
Казалось, бедного юношу поддерживает сверхчеловеческая сила.
Но с Бастьеном, приходится признать, все обстояло совсем по-иному, несмотря на его заверения. Бастьен, видевший, по его же словам, на полях сражений оторванные руки и ноги, теперь кашлял, стонал и, наконец, сжимал руку пациента с такой судорожной силой, что ее не выдерживали его собственные мышцы и нервы.
Поэтому на исходе второй минуты, когда операция подходила уже к концу, силы Бастьена стали иссякать: он страшно побледнел, пробормотал несколько бессвязных слов и, соскользнув вдоль древесного ствола, грузно осел.
— Господин доктор, господин доктор! — воскликнул Консьянс. — Боюсь, бедный Бастьен упал в обморок!
— Эх, черт возьми! — прорычал врач. — Пусть себе надает в обморок, а мы займемся тобой… Возьми свою руку так, как держал ее он, и не двигайся… все кончено.
— Уже? — промолвил оперируемый, снова зажимая артерию так же, как делал это раньше. — Это оказалось недолго, господин доктор.
«По правде говоря, — прошептал про себя Лекосс, завершая операцию, — если бы не воскресная беседа с этим парнем, я бы считал его идиотом, притом совершенно бесчувственным».
— Закончили, господин доктор? — спросил Бастьен, приходя в себя.
— Да, мой друг, еще секунда.
И правда, произведя рассечение, доктор разгладил ткани и, предварительно их соединив, пытался при помощи липких лент укрепить повязку на раненой руке, всячески стараясь стягивать их не слишком туго из опасения вызвать воспалительный процесс.
Так обстояли здесь дела, когда Бастьен приподнял голову и одним взглядом окинул происходящее.
На доктора все это, по-видимому, произвело глубокое впечатление; что касается его пациента, то он оставался спокойным и его глаза, обращенные к небу в созерцании чего-то незримого для обычного взгляда, казалось, черпают эту почти сверхъестественную силу, доказательство чему было только что явлено.
Пока доктор заканчивал перевязку правой руки Консьянса, юноша протянул левую Бастьену: тот, все еще пошатываясь, пытался стать на ноги.
— Ах! — произнес тот, вытирая лоб. — Я вам больше не понадоблюсь, доктор?
— Нет, мой друг, — ответил врач, — и я даже предупреждаю вас: если в другой раз мне понадобится помощник для операции такого же рода, я обращусь к кому-нибудь другому, но только не к вам.
— И правильно сделаете, доктор, — согласился гусар, покачав головой, — особенно, если вы будете делать эту операцию Консьянсу.
— Отчего же? — удивился г-н Лекосс. — Мне кажется, наоборот, эту операцию Консьянс перенес просто стоически.
— И это истинная правда, — подтвердил Бастьен. — Когда на поле боя или в лазарете я видел, как отрезают руки и ноги, эти бедолаги кричали, вопили, проклинали… Так и хотелось сказать им: «Ну-ка, заткнитесь, пискуны!» Тогда как Консьянс, с его мягким взглядом, с его вечной улыбкой, сами видите… Это перевернуло мне всю душу… сердце у меня словно упало, голова закружилась, и — привет!.. Но теперь все позади. Я отведу лошадей к соседу Матьё и буду в твоем распоряжении, Консьянс.
Сев на коня, он пустил его крупной рысью и, удаляясь, кричал:
— А все равно мне-то больше нравятся люди, вопящие от боли… Эх, в полку, вот где потеха!..
— Добрый Бастьен, — произнес Консьянс, глядя ему вслед.
Не отъехал Бастьен и на полсотни шагов, как со стороны хижины послышался мучительный вой.
— Что такое? — испугался г-н Лекосс, невольно вздрогнув.
— О, ничего, это Бернар, вернувшийся из города вместе с Мариеттой, — объяснил Консьянс. — Он понял, что со мной случилась беда и воет от жалости.
— Как! Он знает, что с тобой случилась беда? — удивился доктор Лекосс, закрепляя повязку на пальце булавкой. — И каким же это образом?
— Ах, ей-Богу, — откликнулся Консьянс, — вы задаете мне вопросы, на которые я не в силах ответить… Он это знает, вот и все… и в доказательство послушайте…
И тут раздался повторный вой, еще более жалобный, чем первый.
— В таком случае, — спросил врач, — почему же он не бежит к тебе?
Консьянс улыбнулся:
— О, будьте уверены, как только его отвяжут, он тотчас примчится… только я боюсь, как бы он не привел с собою мою матушку… Ну, посмотрите-ка, что я вам говорил?
И правда, в ту же секунду можно было увидеть, как от угла хижины папаши Каде прямо к трем дубам мчит со всех ног Бернар.
— Это невероятно! — изумился доктор Лекосс, удивленно следя за быстрым бегом собаки.
Но взгляд Консьянса оставался неподвижным; видимо, юноша ждал чего-то другого.
Почти тотчас у хижины показались Мадлен и Мариетта.
— Вы прекрасно видите, господин доктор, что я не ошибся, — сказал Консьянс.
— Но объяснишь ли ты мне, наконец?..
— О, это проще простого, — заявил юноша. — Моя мать считала, что я, как обычно, в Виллер-Котре вместе с Мариеттой. Увидев, что Мариетта возвращается одна, она забеспокоилась. Тогда собака узнала о случившемся со мной несчастье и завыла в первый раз, встревожив мою мать. А когда Бернар завыл еще раз, мать сказала: «С Консьянсом что-то стряслось!» Затем, освободившись, наконец, от своей маленькой повозки и провыв в третий раз, Бернар помчался в мою сторону, а мать пошла вслед за ним…
Пока Консьянс давал это объяснение, Бернар добежал до него и, одновременно грустный и обрадованный, стал прыгать вокруг него, пытаясь ласково лизнуть правую руку хозяина, а тот, подняв над головой левую, подавал успокаивающие знаки Мадлен и Мариетте.
Несмотря на эти знаки, встревоженная мать, задыхаясь, подбежала крайне бледная, ведь она увидела на земле окровавленное полотенце, а на склоне оврага еще незакрытый саквояж врача.
Господин Лекосс пошел ей навстречу.
— О Господи! О Господи, доктор! — кричала она. — Что случилось с моим бедным Консьянсом?
А Мариетта, не решаясь заговорить, вопрошала его взглядом.
— Ничего, — сказал доктор, — а скорее не очень страшный несчастный случай.
— Несчастный случай!.. Консьянс, Консьянс!
— Матушка, — попытался успокоить ее молодой человек, — ничего не бойтесь: я жив-здоров.
— Боже мой, несчастный случай! — кричала бедная мать. — Несчастный случай!
И она рвалась посмотреть руку, которую Консьянс прятал от нее за спиной.
И тогда Мариетта увидела то, чего не могла увидеть Мадлен.
— О матушка моя! — воскликнула девушка. — У Консьянса только четыре пальца на руке.
— И это большое счастье, — добавил доктор Лекосс, — потому что, благодаря этому несчастному случаю, в котором нет ничего опасного, Консьянса не заберут в армию.
