Лариса Кондрашова - Замужняя невеста
— Я и сама догадалась, — нахмурилась Соня, — могла бы и не упрекать меня в неблагодарности.
— Упрекать? — пролепетала испуганная Мари. — Да разве бы я посмела?
— Ладно, я шучу.
— Умоляю, ваше сиятельство, не шутите так!
Губы у Мари дрогнули. Соня вздохнула.
— Долго ты еще будешь пугаться моего настроения? Как бы я ни сердилась на тебя, в каком настроении ни просыпалась, я никогда не прогоню тебя. Поверь, никогда.
Мари попыталась поцеловать ее руку, но Соня ловко увернулась и направилась в сторону кухни.
— А вот этого не надо.
Она присела около стола, наблюдая, как Мари наливает ей в кружку молоко.
— И обожди пока с рынком, — проговорила Соня, уплетая свежий хлеб и запивая его молоком. — Вначале выясним, откуда у нас появились деньги и сколько их, а потом мы с тобой посоветуемся, на что их тратить.
Мари сразу приободрилась. Она, заступив на службу к княжне, теперь все время побаивалась, что прогневает ее, но тихоней все же не была. И в глубине души она все же была девушкой гордой, хотя еще Флоримон смеялся над нею: «Мари, не по чину тебе гордость».
Откуда что и бралось, при том что сиротские приюты, насколько Соня была наслышана, гордыню в воспитанниках выжигали огнем. Но Мари была такой, какой была, и ее госпожа другой служанки себе и не хотела.
— Кстати, — встрепенулась Соня, — а наш галерный раб проснулся?
— Нет, еще спит.
— Тогда и не будем его будить. Пусть отсыпается. Оставь для него на столе крынку молока и ломоть хлеба. Пусть сам за собой поухаживает. У нас лишних людей нет.
Она вышла на крыльцо и остановилась в немом восхищении. Шел дождь. В феврале‑то! В это время родимый Петербург завален снегом, дует пронизывающий ветер, а здесь… Она даже не набросила на плечи чего‑нибудь потеплее, и все равно не продрогла.
Дождь казался теплым, небо не низким, а высоким, каким‑то весенним, и на востоке сквозь водяные струи румянилось солнце.
Вдалеке, ниже дома, в котором жила Соня, высились готические стены какого‑то собора. Даже отсюда, издалека, удивительно красивого. А за всеми домами и домишками открывалась широкая бирюзовая полоса моря.
— Любуетесь, Софи? — окликнул ее Жан Шастейль, только что вышедший из‑за угла дома с лопатой в руке. Он был весь мокрый и грязный, но не делал даже попытки спрятаться под навес. — Согласитесь, я выбрал красивое место и красивый дом.
— Соглашаюсь. Вот только прежний хозяин не оставил нам, похоже, ничего, что мы могли бы использовать для жизни здесь.
— Это от него не зависело. Дом у несчастного отобрали за долги. Я купил его на торгах. А до того по нему прошли кредиторы и забрали все, что могли, — деньги, полученные за дом, все равно не покрыли всех долгов…
— Кстати, Жан, а что вы делали этой лопатой?
— Вчера я выкапывал золотой кирпич, а сейчас пошел и подобрал рассыпанную землю. Привел все в порядок.
— Ничего не понимаю, — проговорила Соня, — какой золотой кирпич? Вы мне прежде ни о чем таком не говорили.
— Дело в том, что слитков, выданных вами на расходы, оказалось много. Кроме тех денег, что я привез, остался слиток, который не было смысла везти обратно. Вот я и закопал его в основание фундамента, на счастье. Ну, чтобы в этом доме всегда деньги водились. А случилось так, что он как раз нам понадобился. Не правда ли, я дальновидный парень?
Соня, расчувствовалась, расцеловала своего товарища в обе щеки.
— Вы прелесть, Жан, я вас обожаю!
Он так был потрясен ее порывом, что остался стоять посреди двора, постепенно приходя в себя. Кажется, он переоценил свою твердость в отношении этой необыкновенной женщины: разве получится навсегда остаться с ней лишь добрыми приятелями?
— Впредь, мадемуазель Софи, вам лучше этого не делать.
— Почему? — не поняла она. Теперь она уже знала: когда Жан сердится, всегда обращается к ней на вы.
— Потому, что это помешает мне быть вашим другом.
— Невинный поцелуй?
— Невинный поцелуй красивой женщины, адресованный мужчине‑ровеснику, трудно считать невинным, даже если он таковым задуман.
Он выпалил это, рассердившись не столько на нее, сколько на себя.
— Жан, прости, я не подумала, — признала она. — Если хочешь, я возьму его обратно.
— Что? — не понял Шастейль.
— Свой поцелуй, — скрывая улыбку, потупилась Соня.
— Озорница! — расхохотался Шастейль. — Кстати, как поживает наш спасенный?
— Отсыпается.
— Странный он. Если бы не знал тебя, мог бы подумать, что все русские такие.
— Какие — такие?
— Угрюмые. А что поделаешь, если зимы суровые, медведи по улицам бегают. Дикая страна… Кажется, он не просто твой соотечественник?
— Теперь могу признаться: год назад он был моим женихом.
— И упустил такую женщину! Теперь понятно, почему он сумрачный. Пожалела бы человека.
— Ты что мне советуешь? Друг называется.
— Я друг, но не эгоист же. Если не мне, выходит, и никому другому?
— Мы сейчас с тобой договоримся! — спохватилась Соня. — Давай лучше займемся своими хозяйственными делами… Итак, слиток ты выкопал и…
— Продал его Пабло Риччи.
— И он не поинтересовался, откуда это у тебя?
— Нет. Сказал только: «Будут еще, приноси».
— Будут еще! Можно подумать, ты его на дереве вырастил. Значит, так. Первое, что нам нужно, — нанять слугу. Посоветоваться с Пабло, может, у него есть кто на примете. Главное, чтобы был не слишком пройдоха и по‑своему честный.
— А просто честного ты не надеешься найти?
— Будем готовиться к худшему… Да и кухарка бы нам не помешала. Мари будет нужна мне.
— Найдем и кухарку.
— Что это ты все записываешь? Купил бумагу, перо подточил…
— Первым делом. Я должен оправдать надежды хозяйки дома, ничего не забыть, все учесть…
— Да, а ты не забыл, что сеньору Риччи мы еще должны за мебель?
— Я предложил ему заплатить, но он так удивился моему вопросу насчет денег. Мол, если кто и должен заплатить, так это он нам, потому что благодаря таким добрым, сговорчивым соседям он теперь может жить как нормальный человек… Он попросил разрешения у очаровательной сеньоры принести длинный обеденный стол, шесть стульев к нему, сундук с бельем…
— Хватит‑хватит! Скажи ему, пусть подождет. Я еще не видела всего дома и пока даже не представляю, где какие комнаты и вообще сколько их.
— Я же говорил, еще во Франции, когда вернулся: двенадцать комнат.
— Вот, и я хочу не спеша их все осмотреть… Кстати, здесь есть подвал?
— Подвал? Не знаю. Наверное, есть.
— Наверное. А я должна знать точно. Ты ведь не забыл, для чего мне нужен этот особняк?
