Элейн Барбьери - Невинность и порок
Пьюрити почувствовала, что Касс напрягся и с трудом сдерживается.
— Твой отец ясно дал понять, что я всего лишь женщина, однако вы оба не приняли в расчет одно обстоятельство: этот револьвер делает меня достойным противником любого мужчины. Я неплохо умею с ним обращаться и при случае не побоюсь пустить его в ход!
Выслушав Пьюрити, Касс процедил сквозь зубы:
— Я никогда в этом не сомневался.
— Можешь думать все, что угодно, — отрезала Пьюрити, — но я хочу внести ясность в наши отношения. Что бы ты ни затевал, один шаг за порог моей спальни — и ты покойник!
Не дожидаясь ответа, Пьюрити резко повернулась и направилась к себе в комнату. Запершись, она, не в состоянии даже пошевелиться, выжидала, пока за Кассом захлопнется дверь, и только тогда с облегчением вздохнула.
Смутное беспокойство заставило Шепчущую Женщину, вздрогнув, проснуться. Успокоенная теплом тела мужчины, спавшего рядом, она устремила взгляд в темноту вигвама. В глаза ей бросились седельные сумки, так и оставшиеся лежать у входа, небрежно сваленная в кучу одежда, остатки еды, забытые, когда голод другого рода взял верх. Румянец выступил на ее щеках, когда руки мужа сомкнулись во сне вокруг нее. Она знала, что любовь к ней не покидала его даже в самых сокровенных грезах, так же как и то, что она была его единственной подлинной страстью.
Но он любил и другую женщину. При этой мысли ее пронзила боль. Шепчущая Женщина не могла оторвать взгляда от спящего дорогого ей человека. Седеющие волосы обрамляли лицо, отмеченное печатью печали. Множество морщин проступало под глазами, когда-то излучавшими свет юности. Прожитые годы оставили неизгладимый след на его внешности, однако они не заставили поникнуть широкие плечи, не уменьшили силу рук, прижимавших ее к себе, не ослабили страсти, которую он доказывал ей с таким пылом. Но даже если бы это было не так, Шепчущая Женщина знала, что с того самого момента, когда она впервые увидела своего будущего мужа много лет назад ее сердце было навеки отдано ему.
Ее охватил прилив горьковатой нежности. У нее не выходили из памяти слова, которые Бледнолицый Волк говорил о Джулии. Та была добра к мальчику, когда его сердце переполнила ненависть. Она заботилась о нем, почти ничего не получая взамен, любила его как родного сына, хотя он ее упорно отвергал.
Уже привычная боль снова шевельнулась в ней. Джулия никогда бы не смирилась с положением второй жены… если бы она узнала. Эта тайна лежала тяжелым бременем на душе индианки, но она понимала, что не имеет права обманывать доверие Джека.
Джек пошевелился рядом с женой. Он привлек ее к себе, и она, обернувшись к нему, услышала его вздох. Звук этот эхом отозвался в ее собственном сердце. Шепчущая Женщина подняла голову и увидела, что глаза мужа открыты.
— Бледнолицый Волк, — произнес Джек, нахмурившись, — знал, что я собираюсь к тебе. Он просил передать тебе привет.
Его слова согрели ее душу.
— Бледнолицый Волк — верный и любящий сын.
— Он твердо решил выяснить, что случилось с Парящим Орлом, и не остановится, пока не добьется своего. Я пытался с ним поговорить, но бесполезно.
Гнев, дремавший в ее душе, вырвался наружу.
— Бледнолицый Волк выполнит свой долг до конца!
— Он подвергает себя опасности! Я хочу, чтобы ты поговорила с ним и убедила его отказаться от этой затеи.
— Я не стану этого делать.
— Ты уже потеряла Парящего Орла. Неужели хочешь лишиться и Бледнолицего Волка?
— Не говори так! — Стараясь побороть ужас, вызванный его словами, Шепчущая Женщина хриплым голосом проговорила: — Бледнолицый Волк выполнит свой долг… так же как я — свой.
Шепчущая Женщина обвила руками шею мужа и привлекла его к себе, поцелуем заглушив ответ. Они и так слишком мало времени проводили вместе. Через несколько дней Джек опять уедет. Она не могла допустить, чтобы мысли о смерти или возмездии встали между ними. И точно так же она не могла думать о женщине по имени Джулия, к которой должен вернуться ее муж.
Касс захлопнул за собой дверь спальни. Стоя в темноте, которую рассеивал только слабый свет луны, проникавший сквозь окно на противоположной стороне комнаты, он не в силах был пошевелиться — в его груди бушевала буря. Молодой человек вспомнил, с какой яростью Пьюрити навела на него револьвер всего несколько минут назад. Короткая фраза, вырвавшаяся у него в ходе разговора, была произнесена вполне искренне. Он ни на миг не сомневался, что у Пьюрити хватит смелости воспользоваться оружием.
Касс выругался. Перед его глазами вновь предстал образ девушки, стоявшей напротив него в полумраке коридора: нежные щеки, покрытые румянцем гнева, гордо расправленные плечи, глаза, пылавшие гневом. Он одновременно и презирал Пьюрити Корриган, и желал ее. Железная воля, которую проявляла эта девушка, сопротивляясь ему на каждом шагу, не могла восхищать его, напротив, раздражала. У него не было также причин уважать ее за решимость во что бы то ни стало скрыть правду гибели Парящего Орла.
С другой стороны, Касс не видел объяснения тому, что его до сих пор преследовали воспоминания о слезах, струившихся по щекам Пьюрити, когда она обернулась к нему в сарае, или о выражении ее прекрасных глаз в тот момент, когда ее пальцы крепко сжали заветный медальон. Обуреваемый противоречивыми чувствами, юноша провел рукой по своим темным прямым волосам, унаследованным от индейских предков. Сердце его, всегда такое суровое и беспощадное — сердце воина, — забилось сильнее.
Пьюрити была его врагом, однако еще ни одну женщину Касс так не желал, сам не зная почему.
Но он понимал, что ему нужно сделать.
Проснувшись от чуть слышного скрипа, Пьюрити насторожилась. Она окинула взглядом темную комнату, сообразила, что незаметно задремала, и, сунув руку под подушку, нащупала револьвер.
Прислушиваясь, девушка стала ждать.
Внезапно Пьюрити рассердилась на себя. За дверью никто не прятался! Как бы она ни пыталась это отрицать, уже в который раз воображение ее брало верх над здравым смыслом, чего, собственно, и добивался Касс. Одна бессонная ночь проходила за другой, оставляя ее тело разбитым, настроение испорченным, а мысли спутанными.
Казалось, кошмар не кончится никогда. Стэн был болен. Неприязнь работников к Кассу росла с каждым днем, однако партнерство Томасов являлось для ранчо единственным спасением, и она должна была сделать все от нее зависящее, чтобы сохранить «Серкл-Си».
Пьюрити инстинктивно протянула руку к медальону. Тепло старинного золота принесло уже привычное утешение. Она живо представила сверкающие гневом голубые глаза, которые помнила так хорошо.
