Джоанна Борн - Черный ястреб
Каммингс принялся неторопливо складывать газету. После этого он швырнул ее на стол, намеренно опрокинув стопку нераспечатанных писем на пол. Это было уже второе намеренное оскорбление за сегодняшнее утро. Хоукер сразу понял это.
— Хорошо, что вы здесь.
— Приятно видеть вас. Каммингс. Впрочем, как и всегда.
— Вы не отвечали на мои послания.
— Очень невнимательно с моей стороны. — Письма из военной разведки лежали где-то здесь, в общей стопке. Как хорошо, что на них никто не обратил внимания. — Я просмотрю их позже…
— У меня нет времени ждать только потому, что так удобно вам. — Каммингс принялся нетерпеливо барабанить пальцами по подлокотнику кресла, представлявшего собой голову оскалившегося волка.
Волка из британской разведывательной службы. А не из военной разведки. Хоукер и сам сейчас был не прочь оскалиться.
— Как же это затруднительно — делать что-либо ради удобства другого человека. А вы проехали через весь город. — Хоукер обошел стол и сел на его край рядом с Каммингсом. Выражение его дина напоминало волчий оскал.
Фыркнув, Каммингс отодвинулся и вжался в спинку кресла.
— Я лишь хотел сказать…
«Нависну-ка я над ним».
— Может, скажете, что от нас нужно военной разведке?
В мире, к которому принадлежал Каммингс. люди, наделенные властью, сидят за столами и отдают приказы. Те же, кто ниже их по чину, стоят, внимая каждому их слову. Возможность сидеть, когда другие стоят, означала власть.
В трущобах Ист-Энда власть имущие доказывали свою правоту пинками в живот. Поэтому там лицо сидящего оказывалось в опасной близости от чьего-нибудь ботинка.
Вот почему в кабинете Хоукера царили законы Уайтчепела.
Войдя в кабинет. Каммингс оставил свою трость у стены. Теперь же он потянулся за ней и поставил ее между собой и Хоукером, сжав в пальцах набалдашник из слоновой кости.
— Так вот…
— И что же? — На протяжении двух дней Хоукер поддерживал в себе силы с помощью кофе и злости, наблюдая за тем, как Сова борется со смертью. И он не стал скрывать от Каммингса свое состояние.
Каммингс откашлялся.
— Я хотел сказать… вам следует поговорить с этой вашей девушкой. Хоукхерст. Она продержала меня на ступенях целых десять минут, прежде чем позволила войти в дом. А какая нахальная! Не захотела выйти из кабинета, хотя я и отослал ее прочь.
«Тебе нравится отдавать приказы моим людям, не так ли?»
— Она дерзила мне. — Каммингс принялся нервно жевать нижнюю губу.
— Мы с вами друзья по несчастью.
— Полагаю, вы держите ее подле себя вовсе не за ее профессиональные качества. Вы очень любите женщин. Хоукхерст. Всем это известно.
— В самом деле?
Трость нервно дрожала в руках Каммингса. Внутри ее был спрятан клинок. Это понял бы любой, кто повнимательнее присмотрелся бы к тому, как пальцы Каммингса обхватывают ее рукоятку.
Любой богатый человек мог бы обзавестись подобной безделушкой. Внутри трости прятался кинжал, у которого вместо рукоятки был лишь золотой шестиугольный ободок, украшавший набалдашник. Такой кинжал хорош для быстрого неожиданного удара. Но в рукопашном бою совершенно бесполезен.
Каммингс любовно водил пальцами по трости.
— Иногда я завидую вам, парням из разведывательной службы. Попрятались по штабам. Пьете кофе на живописных улочках Рима, посещаете оперу в Вене. После того как война закончилась, вам совсем нечем заняться. Только и делаете, что пишете отчеты, которые отсылаете потом премьер-министру.
— Вносим свою скромную лепту в общее дело.
Нет, не британская разведывательная служба осталась без дела, а военная разведка. Когда последние отряды оккупационной армии покинули Францию, подразделения военной разведки отправились следом за ними. А Каммингсу пришлось опуститься до слежки за англичанами, довольствуясь ролью информатора и провокатора среди недовольных ткачей Йоркшира. Он не гнушался тем, чтобы перехватывать письма либеральных политиков, в надежде отыскать в них что-нибудь провокационное. Или попытаться привлечь к ответу поставщиков порнографических гравюр из Сохо.
Газеты высмеивали военную разведку, называя ее «тайной полицией» Англии. И не только радикальная пресса настаивала на том, чтобы закрыть это ставшее ненужным ведомство.
Его светлости нравилось представлять себя пауком, сидящим в самом центре паутины, опутывающей своими интригами всю Европу и не только. Но сейчас единственные агенты, работающие в Европе, принадлежали британской разведывательной службе. Каммингс следил за этой службой. Он отлавливал мелкую рыбешку и относил ее премьер-министру. Уж очень ему нравилось быть на виду у высокопоставленных людей.
— Но вы так и не сказали мне, что привело вас на Микс-стрит. — Хоукер еще более вольготно расположился па столе. Его ботинок почти касался безупречных панталон Каммингса цвета буйволовой кожи. — Нет, мы, конечно, очень польщены…
В этот момент в кабинет беззвучно вошел Дойл.
— Каммингс! — грубовато бросил он гостю, а потом почтительно обратился к Хоукеру: — Сэр?
Таким образом он показывал, что хозяин в этом доме Эйдриан. Послушать Дойла, так можно подумать, что Эйдриан Хоукхерст и впрямь важная птица. Например, сын графа.
— Присоединяйся к нам. Каммингс как раз хотел поведать причину, по которой почтил нас сегодня своим присутствием. Я ужасно… э… как это будет по-английски?
— Заинтригован.
— Совершенно верно. Я знал, что ты непременно найдешь нужное слово. Так вот я действительно заинтригован.
Дойл придвинул к столу кресло с широким сиденьем и спинкой. Только в нем он и мог разместиться с комфортом. За те годы, что Дойл рапортовал руководителям отделений — теперь их осталось пятеро, — кресло приобрело очертания его фигуры и даже переняло его характер. Зачастую, глядя на пустующее кресло Дойла, вновь назначенные руководители отделений ловили себя на том, что советуются с ним. Ведь Дойду всегда удавалось найти выход из, казалось бы, безвыходной ситуации.
Сегодня Дойл предпочел играть роль лорда Маркема, коим на самом деле и являлся. Каждый его жест и взгляд выдавали выпускника Итона и Кембриджа, владельца богатого поместья в Оксфордшире. Он переоделся в костюм джентльмена. Ничего слишком модного, потому что не одежда красила такою человека, как Дойл. Нет, не благодаря одежде он выглядел лордом Маркемом. Подобное впечатление создавали неуловимые жесты и почти неприметные перемены в выражении лица. Когда же его взгляд упал на Римса, в нем вспыхнуло присущее лишь аристократам презрение.
Раздался тихий скрежет. Это трость соскользнула с коврика и коснулась пола.
