Карен Рэнни - Шотландская любовь
– Я здесь не для этого.
Гордон в этом сильно сомневался.
– А для чего же?
– У меня к вам очень важное дело, Гордон. Иначе я не стал бы вторгаться в ваше убежище.
Гордона обеспокоило то, что генерал Абботт обратился к нему по имени, а подобное обращение подразумевало приятельские отношения, в которых они, разумеется, никогда не состояли. Но еще больше его тревожило то, что генерал улыбался. Улыбка генерала Абботта никогда ничего хорошего не сулила.
– Я вышел в отставку, – прохладно сообщил ему Гордон, закрыв дверь с чуть большим нажимом, чем требовалось.
Он не сел, а стал медленно прохаживаться перед креслом, от камина к окну и обратно. Абботт ни слова не сказал, не призвал его ни сесть, ни успокоиться, ни выслушать – еще один сигнал, что это не обычный визит. Генерал Абботт слыл тираном и деспотом. Подчиненные боялись его, потому что он этого требовал, очевидно, не видя разницы между уважением и ужасом.
На несколько минут в комнате воцарилась тишина, прерываемая только звуком шагов Гордона.
Потом он заговорил:
– Это не убежище, генерал. Это мой дом.
– Прошу прощения, Гордон. Я просто повторил слово, которое обычно использовал ваш покойный отец.
– Мой отец рассматривал Ратмор как место, где можно отдохнуть между войнами. Я считаю иначе.
Абботт кивнул.
– Зачем вы приехали? – спросил Гордон.
Он больше не служил под начальством Абботта и не боялся, что, если он не угодит великому генералу, его отошлют с каким-нибудь богопротивным поручением в самую задницу.
– Задать вопрос и передать просьбу.
С чего это вдруг Абботт стал говорить загадками? Раньше им не приходилось много общаться, потому что чин полковника не ввел его в высший эшелон британской армии. Однако ему приходилось слышать речи Абботта, и отец немало о нем рассказывал.
– Так спрашивайте, генерал. И что за просьба?
– Мне известно, что вы втайне разрабатываете формулу новой взрывчатки.
Гордон остановился – не от удивления, а от того, что генерал подтвердил его догадки. Потом снова начал ходить.
– Это отец вам рассказал.
Абботт кивнул:
– Он был не прав?
– Он был не прав в том, что рассказал вам. Он не оправдал моего доверия. Но он не ошибся.
Абботт подтянулся в кресле, приняв начальственную позу.
– Для каких целей вы хотите использовать подобную взрывчатку?
– Вы за этим явились сюда, генерал? Убедиться, что я пущу взрывчатку на благо британской армии?
– Можно и так сказать. И что вы чувствуете по этому поводу?
– Это меня настораживает.
– Армия была добра к вам.
– Армия распоряжалась мной с умом. Я бы не стал называть это добротой.
Генерал поглядывал на него с опаской, как на гончую, которую воспитывал с раннего возраста и которая вдруг стала скалить зубы.
– Отец говорил, в вас бродит некое бунтарство.
– Правда?
Наверное, это одно из проявлений зрелости: ему стало плевать, какого мнения о нем оба генерала.
Абботт молчал, явно не заботясь о том, что уже почти стемнело, а дороги в этих краях извилисты и опасны для ночных путешествий и в округе нет ни одной гостиницы, где бы генерал мог остановиться на ночлег. Правила приличия велели Гордону предложить генералу переночевать в Ратморе.
– Я разрабатываю формулу взрывчатого пороха, генерал, чтоб вы знали. Но не для войны.
– Вы очень хорошо воевали, Гордон.
Он отвернулся и посмотрел в окно, проклиная про себя генерала.
– Я был солдатом. Я сражался там, куда меня посылали, и где сражался – побеждал. – Он посмотрел на гостя через плечо. – Потому что не хотел умирать.
– За это вы получили титул баронета.
Ему снова стало смешно.
– И за то, что придумал, как стрелять из ружья более метко.
Генерал Абботт склонил голову в знак согласия.
– Чайная ложка изобретательности, генерал, в попытке спасти ведро крови.
– Вы очень остры на язык, молодой человек.
Гордон улыбнулся:
– Напротив, сэр, я очень прямой и говорю открыто: я не хочу быть солдатом. Я не хочу больше воевать.
«И не хочу больше быть сыном своего отца».
– А Содружество? Оно в безопасности?
Эти несколько слов воскресили в его памяти все те предрассудки, предвзятость и несправедливость, с которыми ему пришлось столкнуться, будучи шотландцем на службе британской армии. Хотя последняя битва между Англией и Шотландией состоялась сто лет назад, обе стороны до сих пор с подозрением относились друг к другу. Британские бойцы отпускали при появлении горцев замечания типа «солдатики в юбках». Часть его, шотландская часть, рассматривала англичан как народ-победитель, с которым приходится мириться и считаться. Он никогда не чувствовал себя частью армии в целом – но чувствовал себя душой и сердцем Девяносто третьего полка хайлендеров.
Абботту этого не понять, но он, несомненно, видит в его национальной принадлежности угрозу.
Гордон принужденно улыбнулся и кивнул:
– Для Содружества я угрозы не представляю, генерал. Оно в безопасности.
– Нас интересует, как ваше изобретение будет работать. Хотелось бы посмотреть.
А вот это сюрприз. Герцог Кембридж передовым человеком не слывет, напротив, он известен своими крайне консервативными взглядами. Любопытно, Абботт говорит и от его лица? Или только за себя?
– Я организую демонстрацию.
– Искренне на это надеюсь.
Это что, угроза? Если и так, то хорошо замаскированная, поданная в вежливых выражениях и с тоненькой, как лезвие, улыбочкой.
– Вы должны остаться на ночь, – сказал он, неловко проявляя гостеприимство.
– Боюсь, вынужден отказаться. – Улыбка Абботта сделалась более искренней. – Здесь неподалеку живут мои друзья. Они меня ждут.
Еще один сюрприз.
Гордон прошел к двери, отворил ее и отодвинулся, освобождая путь.
– Хотелось бы посмотреть на ваше изобретение, – повторил Абботт.
– Я буду иметь в виду, генерал.
– Вы не намерены сотрудничать, полковник?
– Я ушел из армии и предпочитаю обращение без чина.
Абботт, казалось, собирался еще что-то сказать, но потом передумал, кивнул и молча прошел мимо Гордона.
Пока Гордон провожал генерала Абботта до кареты, его не оставляло чувство, что военное министерство не остановится на этом в своих попытках склонить его к сотрудничеству. Эта мысль, как ни странно, его только позабавила.
Отец пытается дергать за ниточки, даже лежа в могиле. Иначе зачем он рассказал Абботту про взрывчатый порох?
Ничто не заставит его изменить решение и выбранный путь – ничто и никто. Ни генерал Абботт, ни отец. Ни даже Шона Имри Донегол, которая для его душевного покоя представляет гораздо большую угрозу, нежели любой эмиссар военного министерства.
