Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

Действительно, приступ прошел. На этот раз она медленно и осторожно села, стряхнула с рукава наглого черного жука и попыталась встать, но резкая боль в левой лодыжке заставила ее со стоном опуститься обратно. Только сейчас она заметила, что лодыжка распухла – наверное, растяжение. Или даже перелом. Боже, что же ей теперь делать?

– Кора! Кора!

Куда подевалось это глупое животное? Почему она не осталась рядом с ней? О, старая добрая Солянка, она бы точно не отошла от нее. Элизабет снова попыталась встать на ноги, опираясь на ствол дуба, но как только наступила на левую ногу, стало чертовски больно. А как распухла лодыжка! Можно было буквально видеть это. Возможно, ей никогда больше не удастся снять башмак с ноги. Несмотря на боль, она, хромая, сделала несколько шагов к лугу, чтобы осмотреться в поисках лошади. Безуспешно.

Внезапно она осознала, в какой страшной ситуации оказалась. Шанс, что кто-то пройдет мимо, был ничтожно мал. Если ей не повезет, она застрянет здесь до вечера или, в худшем случае, на всю ночь. Нет – скорее всего нет. Рано или поздно ее будут искать. Но… ей не нравилась мысль, что ее подберет Йошек или даже Клаус. Лучше попытаться проделать обратный путь, не обращая внимания на поврежденную лодыжку. В конце концов, раненые солдаты, оказавшись на вражеской территории, превозмогая боль, тоже ползли вперед.

Это была не лучшая идея. Ей удалось продвинуться вперед приблизительно на пятьдесят метров, затем боль стала такой сильной, что луга и рощи вокруг нее расплылись, и она, задыхаясь, опустилась на землю. Теперь лодыжка болела еще сильнее, она пульсировала, словно в распухшей ноге сидел неутомимый дятел.

От боли и отчаяния Лиза начала плакать. Почему именно ей всегда так не везет? Разве недостаточно того, что она никому не нравилась, что муж ей изменял и что любимый убегал от нее? Нет, она должна была упасть с этой проклятой лошади и сломать ногу. Она сама себя довела до беды. Ей буквально слышалось, как говорят: благородная дама из Аугсбурга, которая даже не умеет ездить верхом. Она упала со своей лошади, следила за мужем и упала в грязь…

Элизабет захлестнула обида при одной только мысли, как злорадствуют работники в усадьбе. Все то, что обрушилось на нее в этот злополучный день, все ее разбитые надежды, разочарования, унижения – все это искало выхода, сотрясало ее тело, заставляло громко и отчаянно рыдать. Все равно, здесь никто и ничего не услышит.

– Элизабет! Где вы? Элизабет!

Большая тень скользнула по высокой траве, вокруг жужжали насекомые, где-то рядом фыркала лошадь. Она едва успела провести рукавом по мокрому лицу, когда перед ней появился лошадиная морда, и она громко вскрикнула от испуга. Всадник тут же соскочил с седла и опустился на колени рядом с ней.

– Боже мой, как я рад! Вы ранены? Вы что-то сломали?

– Все… все в порядке. Только нога, – простонала она.

Элизабет охрипла от рыданий, ее нос и глаза почти полностью распухли. «О Боже, она, должно быть, ужасно выглядит. Что здесь делал Себастьян?»

– Нога? А, я вижу. Надеюсь, что не сломана… – Он прощупал ее лодыжку, которая была толстой, как средняя тыква. – Вы что-нибудь чувствуете?

– Нет. Она полностью онемела, чувствую, только когда я на нее наступаю.

Никогда раньше она не видела его таким взволнованным. На лбу выступили капельки пота, он тяжело дышал, но теперь, глядя на нее, улыбался, счастливый и довольный.

– Кобыла вернулась в усадьбу с пустым седлом… Я думал, что сойду с ума от беспокойства. Это моя вина, Элизабет. Я бессердечно высказал вам свое решение. Это было эгоистично и бесчувственно. Я не подумал о том, как сильно вас этим обидел.

Она слушала его и несколько раз вытирала лицо рукавом. Дурацкие слезы. Если бы только эти припухлости прошли. Тем более что он все время смотрел на нее.

– Я… я не знала, что вы умеете ездить верхом, – пробормотала она.

– Я тоже. В детстве я несколько раз сидел на лошади, но это нельзя было назвать верховой ездой. Опирайтесь на меня, я помогу вам забраться в седло.

– Я… я ведь не легкая девушка, – смущенно пошутила она.

– Я знаю, – произнес он со всей серьезностью.

Себастьян оказался гораздо сильнее, чем она предполагала. Несмотря на ранение на войне, ему не составило труда поднять ее. Когда она поставила здоровую ногу в стремя, он крепко обхватил ее за талию, чтобы поддержать, и помог ей с трудом забраться в седло, придерживая за ту часть тела, к которой никогда бы не осмелился прикоснуться при обычных обстоятельствах. Смущенная, она села в седло и пробормотала робкое «спасибо».

Себастьян шел впереди и вел кобылу за поводья. Время от времени он оборачивался к ней, спрашивал, все ли в порядке, не больно ли ей, сможет ли она продержаться до усадьбы.

– Все в порядке…

– Вы очень храбрая, Элизабет. Я никогда не прощу себе этого.

Она с трудом сдержала улыбку. Он был таким порядочным, таким честным, таким отзывчивым. Зачем ей было говорить, что она поехала не ради него, а чтобы выцарапать глаза любовнице своего мужа? Это бы только разочаровало его. Себастьян твердо верил в добро в людях. Может быть, именно поэтому она так сильно его любила.

В усадьбе Йошек стоял наготове, чтобы помочь госпоже слезть с лошади, у входной двери толпились служанки, Элизабет слышала их смешки.

– Мы посадим ее на стул, а потом понесем госпожу по лестнице. По одному человеку с каждой стороны, этого будет достаточно, – предложил Йошек.

Посмотрела ли она на него с просьбой о помощи? Или Себастьян действовал импульсивно? Как только она слезла с седла, он подошел к ней и взял на руки. Он сделал это без вопросов и как бы само собой разумеющееся.

– Надеюсь, вы не испытываете дискомфорта, – проговорил он немного сдавленно, когда они стояли в коридоре перед лестницей.

– Это замечательно… Надеюсь, я не слишком тяжелая.

Она явно не похудела на природе от здоровой деревенской еды.

– Совсем нет…

Себастьян медленно поднимался вместе с ней по лестнице, иногда останавливаясь, чтобы набраться сил и перевести дух, а затем продолжал путь. Он тяжело дышал, но улыбался и шептал ей, чтобы она не волновалась. Он привык носить тяжести с раннего детства. Вероятно, когда в детстве таскал мешки с картошкой в погреб. Но она молчала и наслаждалась тем, что он ее нес. Какой он был сильный. Как ему тяжело. И в то же время как крепко он ее держит.

Она открыла дверь своей комнаты. Не супружеской спальни, которой избегала уже несколько месяцев, а маленькой комнаты, которая раньше служила спальней для гостей. Он отнес ее к кровати и осторожно опустил на постель.

– Сядьте, – попросила она. – Вы, должно быть, совсем обессилели. – Себастьян послушно сел на край кровати, достал носовой платок, снял очки и протер лицо. – Я не могла подумать, что вы такой сильный.

– Есть вещи, которые вы не знаете обо мне, Элизабет.

– Что ж, – продолжила она. – Сегодня я узнала о вас много нового.

Он сразу почувствовал себя виноватым.

– Вы узнали, что я бессердечный человек, – сокрушенно пробормотал он. – Но я клянусь вам, Элизабет…

Она покачала головой.

– Я скорее думаю, что вы вели себя как трус. – Это его сильно поразило, он в ужасе уставился на нее и хотел возразить. Но она не дала ему и слова сказать. – Вы боитесь выглядеть смешным, Себастьян. Боитесь нарушать правила, которые больше не имеют смысла. Предпочитаете убежать и оставить меня одну в отчаянии. – Она находилась в исступлении, смотрела в его расширившиеся глаза, чувствовала, как близки ему ее слова, и дала волю своим чувствам.

– Но…

– Вы вообще мужчина? Есть ли у вас в крови огонь? Смелость совершать великие дела? О, вы даже не осмеливаетесь на…

Она всхлипнула. О боже, как глупо она себя вела! Но она уже не знала, что делать от тоски по нему.

– Мужчина ли я, – прошептал он, наклоняясь к ней. – Ты спрашиваешь меня об этом?

Она не ответила. Смотрела, как Себастьян встает и идет к двери, уже думая, что он собирается покинуть комнату, возмущенный ее недвусмысленным предложением. Но вместо этого он повернул ключ в дверном замке.