Джери Уэстерсон - Вуаль лжи
Затем из кареты сошел Криспин, и лицо дворецкого побелело.
— Су… сударыня… — пролепетал он, но Костанца лишь вскинула подбородок.
— Где мой супруг?
— Его светлость пребывает в апартаментах, миледи. В кабинете, но…
— Очень хорошо. Криспин, пойдемте.
Тот оглянулся на ошеломленного дворецкого. Говорить было не о чем, поэтому он лишь пожал плечами и проследовал за герцогиней внутрь особняка. Знакомые коридоры и залы ввергли его в состояние, близкое к комфорту и панике одновременно. Да, это был его дом, но он не имел права здесь появляться.
Тени перемежались факелами, путь был неблизкий: сначала через внушительный парадный зал, затем по закрытой галерее к домашней часовне, а оттуда по коридору, который через несколько поворотов привел их к герцогским апартаментам, где царило благословенное тепло. Криспин прекрасно помнил этот кабинет, его резные дубовые балки и обшитый деревом потолок, тяжелые гобелены, резные колонны, витиевато украшенные шкафы и удобные кресла. Камин был в рост человека, а ширина его такова, что туда свободно могли бы зайти пять мужчин плечом к плечу. Кладка из резного камня была украшена парой гербовых щитов, принадлежавших дому Гонтов и Кастилии. В очаге золотым пламенем горел цельный сосновый ствол, распространяя аромат смолы и пряного пепла. Напольный канделябр в форме короны, чьи зубцы на деле являлись восковыми свечами, возвышался посреди кабинета, а неподалеку от камина, в тронном кресле перед письменным столом, сидел сам герцог, занятый бумагами. В руке он держал вскинутое гусиное перо — как кинжал.
Он поднял глаза и улыбнулся при виде супруги. Едва за ее спиной возник Криспин, как вся радость в лице Ланкастера потухла.
Герцог вскочил с такой поспешностью, что опрокинул тяжелое кресло.
— Разрази меня гром!
Криспин поклонился и беспомощно развел руки в стороны.
— Простите меня, ваша светлость, но…
Ланкастер выхватил шпагу и в несколько прыжков пересек комнату.
— Клянусь Богом, никто не смеет ослушаться моих приказаний!
Криспин не шевельнулся. Либо его сейчас проткнут, либо нет. Устраивало и то и другое.
— Милорд супруг! Такова ваша любезность в отношении моих гостей?
Ланкастер на миг потерял дар речи, затем свирепый оскал спрятался под черной бородой и усами. Шпага опустилась, а вместе с ней и плечи.
— Это ваших рук дело, — горько промолвил он. — Вы его сюда привели.
— Надо отдать ему должное, — ответила Костанца и ласково коснулась запястья руки, в которой Ланкастер сжимал шпагу. — Он пытался сопротивляться. Пришлось заставить силой.
Фыркнув в усы, герцог сунул клинок в ножны. Затем молча обошел перевернутое кресло кругом и встал за ним, как за баррикадой.
— Сударыня, вы поступили неблагоразумно, — наконец мягко сказал он. — Вы не видите серьезности текущей обета…
— Я вижу, когда старый друг брошен в беде. И я вижу, когда за таким отношением кроется политика. Но я также знаю, что наш друг Криспин не стал бы добиваться аудиенции, если бы у него не было на то серьезных оснований. — Она наклонила голову в сторону Криспина, и золотая плетеная сетка в ее волосах сверкнула искрами. — Ведь я не ошиблась, это в самом деле важно? — вопросительно прошептала она. — Не превращайте меня в лгунью.
— Ни в коем случае, моя госпожа, — поклонился он и с надеждой взглянул на Ланкастера. — Это действительно так.
Герцог на пару секунд прикрыл глаза. Затем тяжелые веки медленно поднялись, и он вздохнул. Посмотрел вниз, поставил кресло на ножки и утомленно сел.
— Вы не могли бы оставить нас наедине? — обратился он к супруге.
Костанца сделала реверанс, чуть коснулась руки Криспина и вышла из кабинета.
Криспин остался стоять, поджидая, пока не заговорит Ланкастер. В присутствии герцога даже ревущее пламя в камине казалось не столь яростным, а половицы словно затаили дыхание, не решаясь скрипнуть и привлечь его тяжелый взгляд.
Наступило одно из самых продолжительных молчаний в жизни Криспина. Наконец Ланкастер откашлялся, неторопливо захлопнул книги и отложил в сторону гусиное перо.
— Когда король спросит меня, зачем вы сюда пришли, — сказал он, подняв лицо, — я должен буду дать ему весомый ответ. Ибо он спросит обязательно, а посему мне придется доказывать, что никаких новых заговоров не затевается.
Криспин уставился на сбитые мыски своих башмаков.
— У меня не было иного выхода…
— Безрассудство, Криспин. Вот что вас губит. Вы до сих пор не можете взять это в толк.
— Ваша светлость…
— Что, очередное из ваших пресловутых расследований? Я решительно не понимаю, почему вы не хотите все оставить в руках закона.
— Потому что закон часто ошибается по причине своей вопиющей некомпетентности.
Судя по выражению лица Ланкастера, герцог придерживался несколько иных воззрений. Он поднялся и неторопливо приблизился к Криспину, на ходу разглядывая его ветхую одежду, заплаты и неумелые стежки на чулках.
Ресницы помаргивающих глаз герцога словно стегали Криспина кнутом, каждое хмыканье отдавалось болью. Появиться перед своим сюзереном в сущих обносках… Щеки Криспина пылали.
Наконец Ланкастер остановился и взглянул Криспину в глаза.
— Я полагал, что уже сделал для вас все возможное, что в моих силах. Вам не достаточно, что вы обязаны мне жизнью?
Слова обожгли, как пощечина.
— Я безмерно благодарен… но вскрылись обстоятельства, на которые только вы способны пролить свет… Никто, кроме вас, не решается иметь со мной никакого дела… И я надеялся, что ваша храбрость… позволит вам выслушать меня.
Ланкастер ударил ладонью по рукояти шпаги.
— Как вы смеете?!
Криспин посмотрел на клинок и медленно поднял глаза.
— Разве можно вообразить для меня нечто худшее?
Брови герцога поднялись идеальными черными арками. Нижняя губа слегка выпятилась.
— Пожалуй, я бы мог придумать парочку-другую идей, — негромко ответил он тоном, от которого повеяло жутью.
У Криспина кровь застыла в жилах, но он не отступил:
— Я бы никогда не пришел сюда, если бы не угроза благополучию Англии.
Рука Ланкастера соскользнула с рукояти.
— Вот как… — Он фыркнул. — Получается, теперь вами движет лояльность?
— Я родился и воспитывался в Лондоне, ваша светлость. Во мне столько же Англии, сколько и в самом короле.
Ланкастер издал ворчливый смешок:
— Его величеству вряд ли понравилось бы услышать такое.
Он еще несколько мгновений мрачно разглядывал Криспина, затем подошел к серванту, где налил себе вина из серебряной фляги, ничего не предложив собеседнику. Не поворачиваясь лицом к Криспину, герцог осушил кубок.
