Анн Голон - Анжелика. Маркиза Ангелов
По крайней мере, так ей показалось. Ни разу в жизни Анжелика не видела у матери или тетушек такого платья из черного бархата с серебряными цветами. Могла ли она тогда подумать, что это не более чем скромный наряд, предназначенный для набожного уединения в тиши аббатства. Каштановые волосы дамы прикрывала черная кружевная мантилья, а в руках она держала большой молитвенник. Она прошла мимо Анжелики, бросив на нее удивленный взгляд:
— Что ты здесь делаешь, девочка? Сейчас не время для милостыни.
Анжелика отпрянула назад, с глупым видом маленькой испуганной крестьянки.
В тени монастырских сводов грудь дамы показалась Анжелике необыкновенно белоснежной и высокой. Легкое кружево едва прикрывало две великолепные округлости, выглядывающие из вышитого пластрона, словно плоды из рога изобилия.
«Вот бы у меня была такая грудь, когда вырасту», — подумала Анжелика, спускаясь по крутой лестнице. Она погладила свою грудь, которую считала слишком плоской, и ее охватила грусть. Стук сандалий поднимающегося по лестнице человека заставил девочку поспешно спрятаться за колонну.
Монах задел ее подолом белой сутаны. Она успела разглядеть только очень красивое, тщательно выбритое лицо, на котором в тени монашеского клобука светились умом голубые глаза. Он скрылся из виду. Затем девочка услышала его приятный мужественный голос.
— Меня только что предупредили о вашем визите, мадам. Я был в монастырской библиотеке, корпел над старыми трудами греческих философов. Библиотека довольно далеко отсюда, а мои братья медлительны и совсем разомлели от жары. Хотя я настоятель монастыря, меня предупредили о вашем прибытии лишь во время вечерни.
— Не извиняйтесь, отец мой. Я прекрасно все понимаю и уже успела устроиться сама. Ах! Как здесь легко дышится! Только вчера я приехала в свои владения в Ришвиле и сразу же отправилась в Ньель. При дворе стало совершенно невыносимо с тех пор, как он перебрался в Сен-Жермен. Там теперь царят глупая суета, тоска и нищета. По правде говоря, я люблю один лишь Париж… и Ньель. К тому же монсеньор Мазарини невзлюбил меня. Я бы даже сказала, что кардинал…
Больше ничего не было слышно. Собеседники ушли слишком далеко.
Анжелика обнаружила своих маленьких спутников в просторной кухне аббатства, где суетился брат Ансельм, облаченный в белый передник. Ему помогали двое или трое мальчишек, выряженных в слишком длинные для них рясы. Это были послушники аббатства.
— Нынче будет изысканный ужин, — рассказывал брат повар. — У нас в гостях графиня де Ришвиль. Мне приказали спуститься в погреб и выбрать самые лучшие вина, зажарить шесть каплунов и исхитриться раздобыть рыбное блюдо. И все как следует приправить пряностями, — сообщил он, доверительно подмигивая брату, устроившемуся на другом конце деревянного стола со стаканчиком настойки.
— У знатной дамы приветливые служанки, — вступил в разговор толстый краснолицый человек, чей большой живот с трудом удерживала веревка, на которой висели четки. — Я помог трем очаровательным девицам поднять кровать в келью, отведенную для их хозяйки, а еще сундуки и гардероб.
— Не может быть! — воскликнул брат Ансельм. — Так и вижу вас, брат Тома, несущим сундуки и гардероб! Это вы-то, который с трудом поднимает собственный живот.
— Я помогал им советами, — с достоинством ответил брат Тома.
Его налитые кровью глаза обвели комнату, где под вертелами и огромными котелками трещал и сверкал огонь.
— Что за маленькую деревенщину ты приютил у себя, брат Ансельм?
— Это дети из Монтелу, они заблудились в лесу.
— Надо бы положить их в бульон, — заявил брат Тома, вращая страшными глазами.
Двое малышей испугались и заплакали.
— Ну-ка пошевеливайтесь, — сказал детям брат Ансельм, открывая дверь. — Ступайте по коридору и выйдете прямо к риге. Ложитесь там и спите. Сегодня вечером у меня нет времени вами заниматься. К счастью, рыбак принес мне отличную щуку, а то наш отец настоятель в порыве гнева повелел бы мне три часа читать покаянную молитву, лежа на кресте. А я уже слишком стар для таких занятий…
Как только Анжелика, лежа на душистом сене, поняла, что ее маленькие приятели заснули, она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
— Николя, — шепнула она, — мне кажется, нам не добраться до Америк. Я думала. Нам нужен компас.
— Не волнуйся, — ответил подросток, зевая, — на этот раз у нас ничего не вышло, но зато от души повеселились.
— Да уж, конечно! — с яростью прошипела Анжелика. — Ты словно белка. Ничего не можешь довести до конца. Тебе даже наплевать, что мы вернемся в Монтелу, словно жалкие неудачники. Отец тебя не взгреет, ведь он умер, но представь, что будет со всеми остальными!
— Не беспокойся так за них, — повторил Николя в полудреме, — у них толстая кожа.
Через несколько мгновений он уже громко храпел.
Анжелика подумала, что волнение не даст ей заснуть, однако мало-помалу далекий голос монаха Ансельма, отчитывающего послушников, смолк, и девочка погрузилась в сон.
Она проснулась оттого, что в сене ей стало жарко. Дети по-прежнему спали, и в риге раздавалось их размеренное посапывание.
«Пойду подышу свежим воздухом», — решила она.
Анжелика на ощупь отыскала дверь в маленький коридор, ведущий в кухню. Стоило ее приоткрыть, как до ушей девушки донеслись громкий шум голосов и взрывы дружного смеха. Огонь в камине продолжал свой танец. Похоже, в вотчине брата Ансельма собралась целая компания.
Анжелика замерла на пороге.
За столом, заставленным тарелками и оловянными кувшинами, она разглядела десять монахов. На блюдах громоздились обглоданные куриные кости. Запах вина и жареного мяса смешивался с приятным ароматом наливки из открытой бутыли, стоявшей на столе, которой были наполнены все стаканы. Три свеженькие крестьяночки, одетые как горничные, пировали вместе со всеми. Две из них весело смеялись и казались совершенно пьяными. Третья, более скромная, отбивалась от шаловливых рук брата Тома, который пытался ее обнять.
— Идем, идем, милашка, — говорил толстый монах, — не надо строить из себя недотрогу, как твоя знатная хозяйка. Можешь быть уверена, что в этот час она уж точно перестала обсуждать греческую философию с отцом настоятелем. Так ты рискуешь остаться единственной в аббатстве, кто не будет развлекаться.
Служанка бросала вокруг себя разочарованные и смущенные взгляды. Вне всякого сомнения, она не была такой непреклонной, какой хотела казаться, однако красная морда брата Тома ее явно не воодушевляла.
Один из монахов, видимо, понял, в чем дело, и, вскочив со стула, нежно положил руку ей на талию.
