Кэтрин Сатклифф - Симфония любви
Мария отвернулась от окна. Неяркий свет падал на одну половину ее лица. Плакала ли она? Он не знал, не мог рассмотреть ее слезы. Затем она всхлипнула и вытерла нос тыльной стороной ладони. Когда Мария вновь заговорила, ее голос звучал твердо и резко.
– Вы самый вспыльчивый человек из всех, что я знала.
– Сожалею, – произнес он и, неожиданно смутившись, обнаружил, что пристально смотрит на нее. Он, конечно, не испытывал сожаления, по крайней мере, не по этому поводу.
– Сомневаюсь в вашей искренности, – она опять подошла к столу и провела пальцем по обугленным страницам. – Попробуем еще раз, ваша светлость?
* * *В эту ночь Мария спала так же плохо, как и в предыдущие две недели, с того инцидента в библиотеке, вернее, с того дня, когда она послала герцогине письмо с просьбой об увольнении. Теперь в любой день могла приехать замена. Она вернется в Хаддерсфилд и станет вести жизнь дочери викария, а все ее честолюбивые мечты спасти себя и свою мать имеют под собой не больше основания, чем смешные надежды избавить герцога Салтердона от сумасшедшего дома. Салтердон все делал ей назло, назло всем, не говоря уже о том, что во вред самому себе.
Его поведение за последние две недели не примирило его ни с кем в Торн Роуз. Поведение герцога из плохого превратилось просто в ужасное. Его враждебность стала невыносимой. Все ходили вокруг него на цыпочках, клялись, что когда-нибудь сожгут дом… вместе с ним.
Казалось, что Салтердон страстно желает опять впасть в забытье: время от времени ей приходилось насильно будить его, но лишь затем, чтобы столкнуться с яростью, достойной Вельзевула. Он ей больше нравился в бессознательном состоянии, и бывали моменты, когда она с удовольствием позволила бы ему вновь впасть в беспамятство, и только воспоминания о страданиях герцогини заставляла ее собраться с силами и вновь вступить в поединок с драконом, подняв навстречу чудовищу меч упорства.
Сказать, что он ненавидит ее, – значит, ничего не сказать. Он с удовольствием задушил бы ее голыми руками. Мысль об этом продолжала беспокоить ее.
Почему ее волнуют чувства герцога?
Почему ее не оставляют странные ощущения, которые она испытала в то свежее утро в конюшне, когда внезапно в его лице и глазах появилось что-то такое, что сделало его похожим на человека. Он стал таким уязвимым… и красивым.
Это чувство ни на секунду не оставляло ее, лишало сна и аппетита, терзало ее сердце.
«Господи милосердный, помоги герцогине понять, что вне могу больше здесь оставаться».
Она села на постели. Холодный воздух проникал под тонкую ночную рубашку. Мысль о том, чтобы выбраться из теплой уютной постели, приводила ее в ужас, но сегодня чувство беспокойства не оставляло ее. Атмосфера в комнате казалась напряженной… Как будто из темноты кто-то смотрел на нее. Свое дело сделали и достигшие Торн Роуз слухи о недавних ограблениях. Только на прошлой неделе замок Мелком, располагавшийся неподалеку от них, подвергся нападению разбойников и был безжалостно разграблен. Двое громил в масках затащили дочь лорда Мелкома в винный подвал и…
Она не хотела об этом думать. Очевидно, она становится такой же истеричкой, как Молли, которая вся тряслась и причитала, что Торн Роуз беззащитен, как потерявший мать ягненок, и, несомненно, будет следующим.
Дверь в комнату Салтердона была, как всегда, открыта. Взяв свечу, она выбралась из постели, на цыпочках подошла к двери и стала вглядываться в темноту, подобно тому, как Беовульф заглядывал в темное логово Грендель.
Пусто!
Подняв свечу повыше, она смотрела на отброшенное одеяло, фланелевые простыни и подушку, на которой осталась вмятина от его головы, а затем резко повернулась, отчего крошечный огонек свечи предательски замерцал, и, обведя глазами комнату, обнаружила, что инвалидное кресло герцога исчезло.
Мария бросилась к звонку, чтобы вызвать Гертруду, но затем остановилась, вцепившись дрожащими пальцами в кисточки шнурка, как в спасательный трос. Сердце ее бешено колотилось, мысли путались.
– Спокойно, – сказала она вслух. – Нет смысла звать на помощь. Паника делу не поможет.
Куда, черт побери, он подевался?
Если что-то случилось, это ее вина.
Но что могло произойти?
Он мог свалиться с лестницы. О Боже! Она совсем не хотела этого, когда представляла его лежащим в изъеденном червями гробу!
Он мог даже выброситься в окно: обреченные часто кончают жизнь самоубийством. Пол в минуты слабости тоже говорил об этом. О Господи!
Выбежав в коридор, она налетела на Тадеуса, от неожиданности вскрикнула, уронила свечу на ногу и отскочила, наступив на волочившийся по полу подол ночной рубашки.
– Чтоб мне провалиться! – выругался он, подхватил свечу, прежде чем та успела погаснуть, и, держа ее перед собой, с удивлением посмотрел на девушку. – Думаю, глупо было бы надеяться, что ты искала меня.
– Его светлость, – ответила Мария, вся дрожа. – Он исчез.
Тадеус обошел вокруг нее и углубился в комнату Салтердона. Мария обхватила себя руками и поджала озябшие пальцы ног. Мерцающее пламя свечи освещало половину лица Тадеуса.
– Точно, – он опять повернулся к девушке. ~ Вот если бы это черти забрали его несчастную душу. Может, откроем бутылочку лучшего шампанского его светлости и отпразднуем?
– Не мели чепухи, – ответила она, забирая у него свечу.
Тадеус двинулся вслед за ней по коридору.
– Ее светлость сделала бы нам большое одолжение, если бы поместила его в сумасшедший дом.
Подойдя к лестнице, Мария посмотрела вниз. Там было темно, как в преисподней.
– Он не сумасшедший.
– Психи выстраиваются вдоль зарешеченных окон и плюют на прохожих. Некоторые воют, как собаки.
Мария вздрогнула, представив себе нарисованную Тадеусом картину, и посмотрела на него.
– Он не сумасшедший, – повторила она.
Ее ушей достиг какой-то едва различимый звук. Или ей показалось? Опять! Сопровождаемая Тадеусом, она вернулась в коридор и, миновав комнату Салтердона, двинулась дальше, прислушиваясь к тихому звяканью, которое постепенно превращалось в музыку.
– Музыкальная зала! – вдруг вспомнив, вскрикнула Мария и бросилась бежать, путаясь в длинном подоле рубашки. На пороге комнаты она остановилась, с трудом переводя дух. Горячий воск капал со свечи на ее пальцы.
В тусклом оранжевом свете единственной лампы за роялем, сгорбившись, сидел Салтердон и нажимал длинными пальцами одной руки на одни и те же клавиши.
Пам-м. Пам-м. Пам-м.
Длинные спутанные волосы разметались по плечам и закрывали половину его небритого лица.
Пам-м. Пам-м. Пам-м.
Блики света на напряженном лице Салтердона делали его похожим на погруженного в размышления дьявола. В то же время он напоминал мальчика, который когда-то пробирался в музыкальную залу и с искаженным от муки и наслаждения лицом занимался при свете свечи.
