Кэтрин Сатклифф - Симфония любви
Она нервно сглотнула. Плечи ее напряглись, а на лицо вернулось выражение отчаяния. Мария стояла у письменного стола, положив руку на стопку книг. Своим видом она напоминала суровую няньку или учительницу. А может, и нет. Скорее ребенка, играющего роль.
– Весь вчерашний вечер я размышляла о вашей неспособности к общению. И мне в голову пришла любопытная мысль – книги, – она улыбнулась и объявила. – Вы будете читать вслух.
Эти слова вывели его из странного оцепенения. «Черта с два», – подумал он и повернул свое кресло к двери.
В мгновение ока Мария оказалась перед ним, загородив проход.
– Почему вы все время сопротивляетесь? – спросила она чуть дрожащим от волнения голосом.
– С дороги! – крикнул он, пытаясь объехать девушку. Коляска задела ее ногу.
– Черт! – вскрикнула она, подпрыгнув, а затем ухватилась за подлокотники кресла и уперлась ногами в пол, пытаясь остановить его.
Лицо Марии оказалось на одном уровне с его лицом. Щеки девушки порозовели, глаза сверкали.
– Насколько я понимаю, ваша светлость, вы не хотите, чтобы я оставалась здесь. Как бы то ни было, я обещала вашей бабушке, что буду делать все необходимое, чтобы помочь вам, пока она не найдет мне замену. Я могу и не переживать из-за вас, но мне очень жаль герцогиню. Она вас очень любит, и, боюсь, происшедшее несчастье разбивает ее слабое сердце.
На ее лице отразились боль и гнев. Но больше всего его задела жалость, мелькнувшая в ее усталых глазах.
– Нет ничего ужаснее, чем беспомощно наблюдать, как человек, которого ты любишь, на твоих глазах постепенно угасает, лишаясь жизненных сил и превращаясь в пустую оболочку, а затем умирает, – ее голос сделался задумчивым, низким и хрипловатым. Веки Марии опустились, а губы вновь стали по-детски пухлыми – Салтердон был не в силах оторвать от них взгляда.
– Ты молишь Господа, чтобы он прекратил его страдания – его и ваши. А через секунду просишь продлить его несчастную жизнь и обещаешь, что всю оставшуюся жизнь будешь исполнять любое его желание.
В комнате воцарилось напряженное молчание. Каждый пытался справиться со своими чувствами, и на мгновение ему показалось, что она готова расплакаться. Он не мог отвести взгляда от лица девушки.
Огромные голубые озера ее глаз показались ему прекраснее всего на свете.
– А теперь вы понимаете, – прошептала она и отстранилась, – что нельзя помочь тому, кто не помогает себе сам.
Мария с усилием повернула кресло и подкатила к огню. У него мелькнула мысль, что она намерена бросить его в огонь и разом покончить со всем этим. Вместо этого девушка подошла к письменному столу, взяла книгу и швырнула ему на колени.
– Весь следующий час вы будете вслух читать книгу. Это не только поможет концентрации внимания, но и послужит прекрасным упражнением для тренировки подвижности языка, как пианино для пальцев. Это произведение Оливера Голдсмита. Называется «Викарий из Уэйкфилда». Начните, пожалуйста, с первой страницы.
Она опустилась на соседний стул, перевела взгляд на огонь в камине и умолкла в ожидании. Через несколько минут Мария сердито вскинула голову и, не глядя на него, сказала:
– Не стыдно, если не получится. Стыдно не пытаться. Разозленный ее безразличным тоном, он несколько секунд рассматривал профиль девушки. Вот, значит, как. Она сдалась, пришла к выводу, что лучше вернуться в дом викария, чем вести независимую жизнь, присматривая за умственно и физически неполноценным. Он решил бросить «Викария из Уэйкфилда» в огонь. Нет, лучше в нее.
Вместо этого он открыл книгу, перевернул страницу и принялся внимательно вглядываться в текст. Крошечные буквы плыли у него перед глазами, заставляя сосредоточиться, отчего у него начинало ломить виски. Ему пришло в голову, что он не брал в руки книгу с тех пор, как этот проклятый бандит ударил его и оставил лежать лицом в грязи.
– Не могу, – пробормотал он, крепко зажмурив глаза. Сжав зубы, он еще раз попытался сосредоточиться.
Слова выглядели непонятными иероглифами.
– Не могу, – опять вырвалось у него. Салтердон захлопнул книгу и бросил ее в огонь.
Мария вскочила, схватила кочергу и вытащила начавшую тлеть книгу, стряхнула угольки и сдула пепел.
Не говоря ни слова, она вновь положила книгу ему на колени и села рядом.
– Начинайте.
– Ты что немая? Или глухая? – крикнул он. Но из его губ вылетели только «немая» и «глухая». Герцог опять швырнул книгу, которая пролетела всего в нескольких дюймах от головы девушки.
Она опять подняла книгу, повертела ее в руках и осторожно положила ему на колени. Затем Мария опустилась на колени рядом с его креслом, раскрыла обложку и указала на первое слово.
– Когда вы были маленьким, учителя показывали вам буквы. Вы помните алфавит, ваша светлость?
Огонь отражался от ее пепельных волос, как от зеркала. Салтердон ощущал ее запах. Внезапно он ощутил, что его волнует ее близость.
– Ваша светлость? – повторила она и подняла на него огромные голубые глаза.
Он покачал головой. – Нет, с этой минуты вы будете изъясняться словами, а не жестами, – сказала она и, увидев, что герцог продолжает упрямо молчать, села на корточки и тяжело вздохнула. – Клянусь, вы способны вывести из себя даже святого. Никогда в жизни я не имела дела с человеком, проявляющим такое беспричинное упрямство, постоянно сопротивляющимся, чье нежелание слушать других такие же твердое, как скалы Гибралтара. Теперь я начинаю понимать, почему ушли все, кто был до меня. Нам не по силам творить чудеса. Что я должна сделать, чтобы достучаться до вас, сэр?
Она печально улыбнулась, встала, положила книгу на стол и отошла к дальнему окну, превратившись в неясный силуэт.
Он скользнул взглядом по столу, по книге, а затем посмотрел на нее.
– Какой унылый день, – послышался ее грустный голос. – Раньше ветер и дождь возбуждали меня. Холод бодрил. Есть что-то такое в зимней стуже, что обостряет чувства, заставляет ощущать свое тело, вплоть до кончиков пальцев рук и ног, очищает мозг, так что окружающий мир становится ярким, как в детстве. Помните, ваша светлость, как в детстве смена времен года несла новые впечатления? Весна приносила с собой птиц и цветы, лето – длинные теплые дни, солнце и запах вереска. Осень – это время урожая и ярких красок, с кучами опавших красных и золотых листьев, в которых мы резвились, мечтая о зимнем снеге. Зима – это гудящий огонь в камине, теплый пуховый шарф, завывание ветра и стук снега в окно. Время, когда поверяешь тайны лучшему другу и мечтаешь о весне. Я спрашиваю себя, ваша светлость, когда это времена года успели стать скучными и даже неприятными? С каких пор лето стало слишком жарким и длинным, а зима чересчур холодной? Почему осенние листья превратились в обузу, которую нужно сгребать и сжигать? Почему весны теперь такие мрачные, мокрые и холодные? В какой момент наши ожидания, мечты, надежды превращаются в очередное разочарование?
