Линда Кук - Вслед за луной
— Моя жизнь, как вы сами уже заметили, достаточно сурова. Но неужели вы всерьез думали о том, что, родив от меня ребенка, вы будете растить его в Йоркшире? Вы правда этого хотите?
Теперь уже во взглядах обоих не было ни малейшей искорки смеха.
— Да, я хочу ребенка. Если это случится сейчас, до моего возвращения в Йоркшир, все решат, что это ребенок моего покойного мужа, и тогда мне не придется снова вступать в брак.
Паэн отвел руки от ее лица.
— Разве вы не собираетесь снова выйти замуж?
— Я не желаю, чтобы моя жизнь или жизнь моего ребенка зависела от глупых прихотей. Если я и выйду замуж, то лишь за человека, который не станет подвергать опасности моих родных. Я намерена жить в Гандейле или в Уитби, и никто никогда не заставит меня вновь покинуть свой дом.
— Как видно, ваш покойный муж не смог исцелить вас от тоски по дому. Неужели он не служил для вас утешением? — участливо спросил Паэн.
Джоанна вскочила.
— Я не намерена обсуждать с вами моего покойного супруга!
Паэн схватил ее за руку и опять усадил к себе на колени.
— Нет, мы будем сидеть здесь и спорить из-за ребенка, который нам обоим вовсе ни к чему, — ребенка, которого мы не сможем зачать, так как слишком сердиты друг на друга.
И смех, и ярость разом исчезли, не оставив в прохладном воздухе кельи ничего, кроме этих последних слов. Эта непостижимая смесь из желания и недомолвок стала для них своего рода поворотной вехой, за которой начиналось безрассудство страсти.
Отвага и неукротимый дух Джоанны, которые еще совсем недавно, при ясном свете дня, так пленили Паэна, вдруг покинули ее, и по ее напряженной, неподвижной спине и побледневшим щекам Паэн понял, что миг, когда выбор был еще возможен, навсегда остался позади. Он отнял руки от ее талии, усилием воли умерив отчаянное биение сердца.
Она подошла к камину, долго смотрела на огонь, затем, повернувшись к нему, задала вопрос:
— Как вы собираетесь поступить после того, как мы с вами расстанемся в Англии? Если Адам Молеон женится на Агнес, станете ли вы требовать у него назад свои земли?
Он вздохнул.
— Пусть оставит их себе. Если Молеон сумеет их удержать, я навсегда забуду о Рошмарене.
— А ваш брат?..
— Говорит, что вполне доволен жизнью в аббатстве. Как вы уже заметили, это не самая тяжелая участь.
— Значит, вы готовы отказаться от наследства? — удивленно спросила Джоанна.
Паэн не хотел лгать Джоанне Мерко, и у него не хватило духу признаться ей, что в тот самый миг, когда он увидел мертвое тело Ольтера Мальби на полу нантского притона, ему пришло в голову, что он, возможно, навсегда лишился Рошмарена. Паэн подошел к ней и положил руки ей на плечи.
— Земля и так уже для нас потеряна, — промолвил он. — Скорее всего мои родные больше никогда туда не вернутся. — Он сжал ее плечи. — Все, что у нас есть, Джоанна, — эта комната и эта ночь. От силы еще несколько ночей, но не так много. В Англии мы должны будем расстаться.
— А ребенок?
— Если у нас появится ребенок, вы оставите его себе и будете воспитывать так, как вам угодно. Я пришлю для него золото, но он никогда не станет частью моей жизни.
Глава 14
Джоанна задумчиво смотрела на Паэна. Если на свете и существовали слова, которые следовало сказать мужчине, раз уж она согласилась пустить его в свою постель без благословения священника, она их не знала, и едва ли у нее хватило бы сил в то первое мгновение встретить на себе его испытующий взгляд.
Паэн поднес ее руку к губам, щекоча нежную чувствительную кожу у нее на запястье поцелуями, такими легкими, что они вполне могли сравниться с биением ее собственного пульса в такт прерывистому ритму нараставшего в нем желания.
— Вам холодно? — прошептал он ей на ухо.
Она отрицательно покачала головой. Ей было куда проще говорить с ним о страсти и о предстоящей ночи, сидя у него на коленях, когда его лицо находилось совсем рядом с ее собственным. Теперь он стоял, возвышаясь на целую голову над Джоанной, которая сама была далеко не маленькой, и она не могла прочесть что-либо по его лицу, не подняв голову и не поощряя его тем самым ее поцеловать.
Паэн отодвинулся от нее и, стянув через голову тунику, швырнул ее в тень за очагом. Его руки коснулись шнуровки на ее платье, и она спокойно ждала, пока его пальцы с намеренной медлительностью двигались по ткани, скрывавшей ее стройное тело от его взора. Свет пламени сделал более заметными шрамы на его руке, среди которых выделялась одна совсем недавно зарубцевавшаяся рана. Джоанна осторожно дотронулась до его кожи рядом с припухшей багровой полосой и вздохнула.
— Эта рана до сих пор причиняет вам боль? — заботливо спросила она.
Его руки вдруг застыли на месте.
— Теперь уже нет, — ответил он и внезапно шагнул в сторону.
Джоанна молча стояла в свете камина, не зная, как ей следует воспринимать этот его поступок. Он вынул из сумки мех с вином, подошел к ней и, взяв ее за руку, усадил рядом с собой, протянув ей кожаную флягу.
— Чтобы забыть, — пояснил он.
Джоанна взяла у него мех и отхлебнула глоток того самого крепкого красного вина, которым снабдила их горничная Урсула на постоялом дворе.
— Забыть о чем?
Паэн тоже выпил немного вина, затем впился в нее горевшим желанием взглядом.
— Обо всем, — ответил он. — Я хочу, чтобы этой ночью, Джоанна, никакие призраки прошлого нас не тревожили.
Джоанна снова взглянула на ужасные шрамы, покрывавшие его руку — ту самую руку с тугими, превосходной формы мускулами, в которой он сжимал меч, — и почувствовала, как Паэн нахмурился под ее пристальным взором.
— В моем прошлом, — промолвила Джоанна, — есть много такого, за что я должна быть вам признательна.
Паэн сделал еще глоток и отложил мех с вином в сторону.
— Я не шучу. У нас с вами не может быть будущего — ничего, кроме этой ночи и еще нескольких подобных ночей, если удача нам улыбнется. Так давайте же оставим наше прошлое за дверью этой кельи.
Он снова потянулся к ней, и Джоанна напряглась в предвкушении того мига, когда он снимет с нее платье и бросит его рядом со своей туникой. Но вместо этого он осторожно оголил ее плечи, высвободил руки из рукавов и бережно и осторожно обнажил нежную грудь, прикасаясь теплыми губами к каждому новому открывавшемуся перед ним кусочку тела. В замке Рошмарен, в высокой постели Ольтера Мальби, она не познала блаженства медленной любовной игры. За тот захватывающий промежуток времени, который понадобился Паэну, чтобы оголить ее грудь и согреть ее томительно-сладкими поцелуями, ее муж уже оставил бы в ней свое семя и погрузился в сон. Здесь, в странноприимном доме тамплиеров, она неожиданно для себя открыла нежного и страстного любовника в человеке, зарабатывавшем себе на жизнь войнами и убийствами.
