Жюльетта Бенцони - Фаворитка императора
– Я приду к вам сегодня вечером, если вы позволите. А пока карета князя Клари отвезет вас домой, крестный.
Молодой австриец резко отстранился.
– Но это же… о, дорогая, что скажет Император?
Она мгновенно вспылила, верная своей привычке находить в гневе лекарство от глубоких переживаний.
– Вы не подданный Императора, дорогой князь. К тому же могу вам напомнить, что ваш государь поддерживает… превосходные отношения со Святым Отцом. Или я вас неправильно поняла?
Вскинув подбородок, Леопольд Клари подтянулся, словно он внезапно оказался перед самим императором Францем.
– Можете быть уверены, ваше преосвященство, что моя карета и люди в вашем распоряжении. Если вы готовы оказать мне честь…
Щелкнув пальцами, даже не повернувшись, он подозвал кучера, который, видя необычное поведение атташе посольства, еще не отъехал от крыльца. Карета послушно подкатила, остановилась, и один из лакеев, спрыгнув с запяток, открыл дверцу и опустил подножку.
Ясные глаза кардинала одним взглядом охватили побледневшую молодую женщину в голубом платье и австрийского князя, почти такого же бледного в своем белом мундире. В их бледной голубизне таилось море вопросов, но Готье де Шазей не задал ни одного. Полным величия жестом он протянул к губам склонившегося Клари кольцо с сапфиром, украшавшее его руку, затем к губам Марианны, которая, не думая о пыли, преклонила колено.
– Я буду ждать тебя сегодня вечером, – сказал он после прощания. – Ах… совсем забыл! Его Святейшество Пий VII вместе с кардинальской шапкой пожаловал мне титул Сан-Лоренцо. Я известен… и признан во Франции под этим именем.
Несколько мгновений спустя австрийская карета выехала за решетку Тюильри, сопровождаемая завистливыми взглядами оставшихся князей Церкви, которые, смирившись, один за другим направились в сопровождении своих близких к выходу, в сомнительной надежде найти свободные экипажи. Марианна и Клари молча провожали глазами исчезающего кардинала де Сан-Лоренцо.
Молодая женщина машинально отряхнула перчатками пыль с серебряных пальм на ее платье, затем повернулась к своему спутнику:
– Ну что ж, войдем?
– Да… но я спрашиваю себя, как нас примут. Половина находящихся во дворце видели, как мы отдали карету человеку, которого Его Величество Император, безусловно, считает своим врагом.
– Вы принимаете все слишком близко к сердцу, друг мой. Идем смелей, все будет хорошо. Поверьте мне, в жизни бывают вещи бесконечно более страшные, чем гнев Императора! – добавила она нехотя, подумав о том, что скажет ее крестный сегодня вечером, когда узнает…
Предстоящая перспектива немного омрачала глубокую радость, которую она только что испытала, встретив крестного, но не могла заглушить ее полностью. Как хорошо снова увидеть его, особенно в тот момент, когда она так настоятельно нуждалась в его помощи! Конечно, она услышит много неприятного, безусловно, он строго осудит ее новую профессию певицы, но кончит тем, что поймет ее и простит. Нет никого более человечного и милосердного, чем аббат де Шазей. Почему же кардинал Сан-Лоренцо должен перемениться? И тут Марианна с удовлетворением вспомнила об инстинктивной неприязни, которую ее крестный некогда недвусмысленно проявлял к лорду Кранмеру. Он может только посочувствовать несчастьям любимой крестницы, которую сам считал своим собственным ребенком. Нет, приняв все во внимание, ясно, что предстоящий вечер сулит Марианне больше радости, чем тревог. Готье де Шазею, ныне кардиналу Сан-Лоренцо, не составит никакого труда добиться у папы расторжения брака, тяжким грузом висящего на шее его крестницы…
Марианна еще никогда не проникала в парадные помещения Тюильри. Зал Маршалов, где должен был состояться концерт, подавил ее своим великолепием и размерами. Бывшая кордегардия Екатерины Медичи представляла собой громадное помещение, для которого объединили два этажа под куполом центральной части дворца. На высоте второго этажа, против эстрады для артистов, высилась большая трибуна, на которой вскоре займут свои места Император и его семья. Трибуна поддерживалась четырьмя полностью позолоченными гигантскими кариатидами, представлявшими женщин в римских тогах. С обеих сторон трибуны начинался тянувшийся вокруг всего зала балкон с ложами, обитыми красным бархатом с золотыми пчелами. Потолок представлял собой купол с четырьмя гранями, украшенными по углам позолоченными знаками воинской доблести, а центр его занимала колоссальная люстра резного хрусталя, окруженная четырьмя такими же, но меньшей величины. Своды были расписаны фресками аллегорического содержания, в то время как на стенах этажа, для придания этому залу воинственного духа, висели портреты во весь рост четырнадцати маршалов, разделенные бюстами двадцати двух генералов и адмиралов.
Несмотря на заполнявшее балкон общество, Марианна почувствовала себя одинокой и затерянной в этом просторном, как собор, помещении. Здесь царил, словно во встревоженном курятнике, такой шум, что в нем терялись звуки настраиваемых музыкальных инструментов. Перед нею замелькало столько лиц в ослепляющем калейдоскопе вспышек драгоценностей, что она некоторое время никого не могла узнать. Тем не менее она все-таки увидела Дюрока, великолепного в фиолетовом с серебром костюме главного маршала, направлявшегося к ней, но обратившегося к Клари:
– Князь фон Шварценберг желает немедленно видеть вас, сударь. Он просит присоединиться к нему в кабинете Императора.
– В кабинете Импе…
– Да, сударь. И лучше будет не заставлять его ждать.
Молодой князь обменялся с Марианной потрясенным взглядом. Это угрожающее приглашение могло означать только одно: Наполеон уже знал об истории с каретой, и бедному Клари придется пережить неприятные минуты. Неспособная оставить друга нести тяжесть наказания за содеянное ею самою, Марианна вмешалась:
– Я знаю, из-за чего вызывают князя к Его Величеству, господин главный маршал, но, поскольку это дело касается меня одной, я решительно прошу вас разрешить мне сопровождать его.
Озадаченное лицо герцога Фриульского не смягчилось. Даже наоборот, он окинул молодую женщину суровым взглядом.
– Я не располагаю возможностью, мадемуазель, пропустить к Его Величеству кого-нибудь, кого он не вызывал. Кроме того, я должен проводить вас к господам Госсеку и Пиччини, ожидающим возле оркестра.
– Умоляю вас, господин герцог! Его Величество подвергается опасности совершить несправедливость.
– Его Величество прекрасно знает, что делает! Князь, вы должны были уже уйти! Следуйте за мной, мадемуазель!
Волей-неволей Марианне пришлось расстаться со своим спутником и пойти за Дюроком. Легкое шушуканье, сдержанные аплодисменты послышались на ее пути, но, занятая своими мыслями, она не обращала на это никакого внимания. Застенчиво, но крепко она взяла за руку Дюрока.
