Линда Ли - Белый лебедь
— Это вы теперь так говорите, — произнесла она, с усилием соединяя слова. — Но вам следовало бы сказать мне о помолвке сразу, как только вы поняли, что мне о ней ничего не известно.
— Я сказал вам о доме. — Он успокоился и устремил взгляд на ее пальцы. — В то время я не знал, сколько, еще новостей вы сможете выдержать.
Она с шумом втянула воздух, почувствовав в сердце знакомую тоску по своему детству, когда она жила надеждами и обещаниями.
— Милая Софи. — Доброта в его голосе была неожиданна для нее, и она опустила глаза.
— Давайте начнем сначала, — предложил он.
В ней шевельнулась надежда, и она резко подняла голову.
— Ну что ж, — вымолвила она задыхаясь. — Мы можем начать сначала и на этот раз сделать все как нужно.
— Чудесно.
Он склонился к ее руке, и когда она решила, что он поцелует ее, он перевернул ее и прижался губами к ладони. Ее как молнией пронзило.
— Вы окажете мне честь стать моей женой?
Она крепко зажмурила глаза и затаила дыхание. Его женой. Осуществилась ее детская мечта. Она хотела сказать «нет», она приказала себе сделать это. Но вместо этого выпалила неожиданно даже для себя:
— Вы меня любите?
Ее слова застали его врасплох, это было очевидно. Он выпрямился, и в его темных глазах появилось странное выражение.
— Любовь вряд ли является необходимым условием для брака, — ответил он, точно адвокат, консультирующий клиента. — Я буду относиться к вам с уважением, вы же будете находиться под защитой моего имени. Как моя жена вы будете пользоваться всеми привилегиями.
Ее разочарование было таким сильным, что у нее потемнело в глазах. Как глупо. Она ведь знала, что он так скажет.
— Мы прекрасно подойдем друг другу, — добавил он, хотя эти скупые слова, кажется, дались ему с трудом.
Они ничуть не подходят друг другу. Ведь он ничего не знает о ней.
— Нет, — обронила она и убрала руку. — Вы ничего не знаете обо мне.
Она слышала, что голос ее дрожит, но ничего не могла с этим поделать. Она стояла совсем рядом с ним, и голова ее едва доставала до его сильных плеч, а глаза находились на уровне его широкой груди, Софи не осмеливалась опустить взгляд на его суживающийся книзу стан — она не могла себе позволить отвлечься на другие мысли.
— Тогда расскажите. Я хочу все о вас знать, — настойчиво попросил он.
Правдивое признание уже вертелось у нее на языке. Но не могла же она рассказать ему о своих легкомысленных туалетах и позе, которую она принимала, когда ставила виолончель между ног. О своей матери. О Найлзе. Она не могла заставить себя рассказать Грейсону о том вечере, когда пришла в его мансарду и обнаружила, что он не один. Она не могла ничего ему рассказать. И тогда она сказала первое, что пришло ей в голову:
— Я из тех, кого нельзя посадить в клетку. Он издал какой-то резкий, гортанный звук.
— Это всего лишь предлог.
— Называйте как хотите, но я не выйду за вас замуж, Грейсон Хоторн.
Взгляд его стал жестким, хотя в нем было что-то еще. Что-то мрачное, что-то неуловимое — она уже видела это выражение, когда отец бросил его на произвол судьбы.
— Что во мне кажется вам неприемлемым? — властно спросил он.
Этого она не ожидала и могла бы ответить — «ничего».
Он безупречен, если не считать, что он собственник и деспот. И он захочет, чтобы она тоже была безупречна. А она ни в коем случае не безупречна.
— Вы человек нетерпимый. — Он насторожился.
— Нетерпимый? Что вы хотите этим сказать?
— Я происхожу из старинного известного рода здравомыслящих людей, и я безошибочно узнаю тех, кто принадлежит к этому кругу. Некоторые люди умеют прощать другим их недостатки. Вы же этого не умеете и не хотите. Вы терпеть не можете женщин вроде Диндры, вы содрогаетесь в присутствии мужчин типа Генри. И у вас никогда нет времени для такой леди, как Маргарет. — Она замолчала, поэтому что в этот момент в голове у нее мелькнула некая мысль, но тут же продолжила: — Вы даже не задумываетесь о том, что можно быть другим.
— Вы ничего не знаете обо мне, — повторил он ее слова.
— Неужели? А разве вы не смотрите на людей предвзято, делая выводы на основе того, какими бы вы хотели их видеть: либо они похожи на вас, либо… они дурны?
Она говорила и ждала, что он будет отрицать эти обвинения, он скажет, что у всех есть отдельные недостатки. Но он молча смотрел на нее, жесткий, бескомпромиссный.
И опять ее охватило разочарование.
— Ах, Грейсон, вам нужна не такая жена, как я. Мало того, что вы не понимаете, кем я стала, вы забыли и о том, какой я была, — произнесла Софи с грустной улыбкой. — Почему-то — не знаю, вызвано ли это статьей в журнале или тем вечером, когда мы встретились на приеме в честь дня рождения моего отца, — вы начали видеть меня такой, какой я никогда не была.
— Это смешно.
— Разве? Что вы помните о нашем детстве?
Он не ответил.
— Вы помните, как я ходила за вами как привязанная? Хотя мне очень неприятно в этом признаваться, но Меган почти не преувеличила, когда вспоминала о нашем детстве. А помните, как вы злились, когда я то и дело являлась к вам без предупреждения?
— Я вовсе не злился.
— Да? А как насчет того случая, когда я пошла за вами в каретный сарай на Бикон-Хилл?
По его губам пробежала легкая улыбка.
— Если нужно, я напомню, что я свалилась с чердака, потому что слишком перегнулась через край посмотреть, что вы там делаете. Вы помните это?
— Возможно, — буркнул он. Она поняла, что он помнит все.
— Вы решили искупаться и открыли кран бочки, в которой в конюшне держали воду. — И вы так смутились, что потеряли дар речи! — Я тут же потеряла дар речи, потому что вы были голым, как в тот день, когда появились на свет. — На губах ее заиграла дерзкая улыбка. — Вы были очень красивы.
Он бросил на нее предостерегающий взгляд.
— Обнаженный и такой большой. Я спросила, можно ли вас потрогать. Вы это помните? Хотите, чтобы я рассказывала дальше?
— Пожалуй, я вспомнил достаточно. — Улыбка сбежала с ее губ.
— Ладно, и запомните хорошенько. Мы оба знаем, что я на вас не похожа. Я никогда не была вежливой и благовоспитанной. И я не могу жить с человеком, который всегда будет считать, что я не права.
Они смотрели друг на друга, темные глаза не отрывались от золотисто-карих. Но говорить им больше было не о чем. По выражению его лица она поняла, что он наконец-то осознал правоту ее слов. Все кончено. Раз и навсегда.
Софи, опустив глаза, отошла в сторону. И на этот раз он не пытался ее удержать.
Она почувствовала облегчение — и легкое сожаление. Отчасти она все еще оставалась девочкой, которая таскала за собой виолончель в три четверти своего роста повсюду, куда бы ни шла, отчего юноше, за которым она следовала, трудно было ее не заметить. — Но, подойдя к подножию лестницы, она услышала его голос:
