Эдит Лэйтон - Великосветский переполох
Майлс подавил изумление и лежал неподвижно.
Она положила руку ему на плечо, а потом легко провела губами по его губам.
Он не двигался, он не мог бы пошевелиться, даже если бы речь шла о спасении его жизни. Но он должен был думать о ней. Он почувствовал неуместное желание засмеяться. Теперь она соблазняла его? Он мог бы воспользоваться таким рвением несколько недель назад, когда так страстно желал ее. Но сейчас… Эта мысль ужаснула его.
Ее губы были мягкими, бархатистыми и сладкими, но это единственное, что стало прежним. Он был уверен, что она разломится пополам, если он станет заниматься с ней любовью, и точно так же он был убежден, что не может этого делать, не испытывая желания заниматься этим. А он не испытывал ни малейшего желания. Ее тело казалось таким же хрупким, как тело старушки, и таким же изящным, как тело ребенка. У него мелькнула мысль заняться с ней любовью, чтобы утешить ее, но эта мысль окончательно лишила его сил.
Он погладил ее по щеке тыльной стороной ладони.
— Спасибо, — прошептал он. — Но вам следовало бы пожелать мне спокойной ночи, а не наводить меня на кое-какие мысли. Если миссис Фарроу готова убить меня из-за малейшего ветерка, который касается вас, то, как вы думаете, что она совершит, если я сделаю то, что мне хочется сделать сейчас. Мы должны подождать с этим до другого времени и другого места. Самое лучшее для нас двоих, если вы сейчас заснете, моя дорогая.
Ее тело напряглось, и она отпрянула от него.
— Я лишь хотела выразить вам свою благодарность, — резко сказала она, громко хлопнув по своей подушке и опустив на нее голову.
— Я знаю, — солгал он. Он ощущал ее напряженные соски своей кожей и почувствовал разряд, пробежавший между ними, даже несмотря на то что его ответная реакция была убита при одной лишь мысли о близости. — Но мужчины невежи. Простите меня за превратное истолкование, но мы, мужчины, склонны понимать благодарность… в буквальном смысле слова.
Он хмыкнул, хотя ему было совсем не до смеха.
Она не засмеялась.
И долго еще она не могла заснуть.
Он знал — он лежал без сна столь же долго.
Глава 12
Экипаж пересек мост над декоративным прудом, завернул на длинную белую подъездную аллею, и Аннабелла впервые увидела Холлифилдс. Она смотрела во все глаза. Ее матушка была бы в восторге — ее новый дом был великолепен.
Огромный белый особняк, выстроенный в палладианском[2] стиле, широкий и длинный, стоял на некрутом склоне, возвышаясь над окружающими холмистыми землями. Он, казалось, занимал целый акр. Веерообразный ярус полых ступеней вел к огромному переднему портику. Ухоженный парк рядом с домом напоминал фон на картинах старых мастеров.
Майлс говорил, что Холлифилдс великолепен, и уверял, что он ей понравится. Возможно, но со временем, а сейчас, после многих недель, проведенных в скромном сельском домике, Холлифилдс показался ей грандиозным, и Аннабелла, пребывающая в таком подавленном состоянии, почувствовала себя неготовой к тому, чтобы стать хозяйкой в этом роскошном доме.
Муж выглядел вполне способным управлять этим домом; он выглядел способным управлять и дворцом, подумала она, наблюдая за Майлсом, который ехал верхом впереди, указывая путь. В седле на своей прекрасной чалой лошади он держался прямо и свободно. Майлс остановился, остановилась и ее карета. Он спрыгнул с лошади и бросил поводья подбежавшему к нему мальчику. Майлс окинул взглядом дом и ослепительно улыбнулся, увидев, что большие двери распахнулись. На мгновение показалось, что он сейчас пройдет прямо в дом. Но он повернулся к экипажу, в котором ожидала его молодая жена.
— Холлифилдс, — зачем-то пояснил он, протягивая руку, чтобы помочь ей выйти из кареты.
Аннабелла глубоко вздохнула и направилась навстречу своему будущему.
Она подготовилась, насколько это было возможно. На ней было одно из ее лучших платьев цвета вероники, нежно-голубое с прекрасными желтыми полосами, украшенное крошечными розовыми бутонами. Она придумала его, когда была в самом расцвете, но сейчас, на ее взгляд, оно шло ей даже больше. Дорогая ткань этого платья будет отвлекать внимание от ее фигуры. Длинный рукав скроет худобу рук, а глухой воротник закроет и выступающие ключицы, и исчезающие синяки, шелковый кушак намекал на формы, которые она утратила, цвет "подходил к цвету ее глаз — единственному, что болезни не удалось отнять у нее. Светлый соломенный капор был надет поверх ее замысловатого чепчика из венецианского кружева. Она слегка подрумянила щеки. Больше ничего сделать было нельзя.
Аннабелла подняла голову. Она убеждала себя, что бояться нечего. Да, этот дом ей незнаком, но она знает людей, которые в нем живут. Их может удивить произошедшая в ней перемена, но нет причин бояться их. Мать Майлса слишком хорошо воспитана, чтобы показать свое удивление внешним видом невестки, к тому же она всегда была кроткой и почтительной по отношению к ней. Сестра Майлса, Камилла, выказывала явное уважение к лондонской леди, которую выбрал ее брат, а Бернард, брат Майлса, относился к ней с благоговейным трепетом. Аннабелла не рассчитывала найти здесь развлечений, но она ожидала встретить здесь восхищение и одобрение, которые помогут залечить ее израненную душу.
Итак, она оперлась на руку Майлса, и на ее лице появилась искренняя улыбка, когда она увидела все семейство, стоявшее в ожидании у входа в дом. Теперь это ее новый дом, ее прибежище, пока она не наберется достаточно сил, чтобы покинуть его.
Элис Проктор сделала шаг вперед, ее взгляд был прикован к старшему сыну. Майлс унаследовал от матери только цвет глаз, и ничего больше. Она была высокой худощавой женщиной, а с белокурыми волосами, которые казались увядшими, вид у нее был безжизненный и скучный. Ни внешностью, ни чертами характера ее дети ничуть не были похожи на нее.
Камилла, пухленькая, с каштановыми волосами и карими глазами, была веселой и общительной. Бернард в свои шестнадцать был грубоватым и неприветливым. Они с братом были похожи, но младший был покоренастее и имел более широкие черты лица.
—Добро пожаловать домой, — мягко произнесла мать Майлса и заключила его в свои объятия.
— Майлс! Майлс! Майлс! — весело распевала его сестра, танцуя вокруг него, пока брат наконец не повернулся к ней, и она смогла крепко его обнять.
— Здорово, что ты снова дома! — сказал Бернард, хлопая его по спине.
Потом, почти одновременно, они повернулись, чтобы взглянуть на его жену.
Аннабелла взяла себя в руки. Им сообщили, как тяжело она болела. Ей придется читать по их глазам, не особенно вслушиваясь в приветственные слова, потому что она знала, что родственники Майлса постараются скрыть свою реакцию на ее внешность.
