Фрэнк Кеньон - Мой брат Наполеон
В своей гордыне — а он был самым самолюбивым из всего семейства Бурбонов, — герцог Энгиенский еще более усугубил собственное положение, когда высокомерно заявил, что является непримиримым врагом Республики и будет бороться с ней, если надо, с оружием в руках при любых условиях. Судьи признали его виновным по всем пунктам обвинения и передали дело Наполеону для вынесения приговора. Но тот уже принял решение до судебного процесса, и когда трибунал еще заседал, он послал лаконичное распоряжение: «Подлежит смертной казни». С точки зрения Наполеона — того самого Наполеона, который сам вынашивал планы уничтожения Республики, — казнь одного из бурбонских принцев имела более важное значение, чем истребление двух тысяч турецких военнопленных.
Смертный приговор как будто не произвел на герцога Энгиенского большого впечатления, он только попросил прислать ему священника.
— Собираетесь умереть монахом? — насмешливо заметил один из судей.
Получив отказ, герцог в молчаливой молитве преклонил колени, затем, словно приободренный, — мужества было ему и без того не занимать, — проговорил:
— Ну что же, пошли.
Он знал или подозревал, что приговор будет приведен в исполнение немедленно.
Мюрат отвечал за герцога Энгиенского до вынесения приговора. Затем ответственность за него ложилась на Савари, нового министра полиции, сменившего Фуше. Я часто размышляла, выполнил бы мой муж приказ Наполеона, если бы ему поручили расстрелять герцога Энгиенского. До этого он поспорил с Наполеоном, горячо протестуя против, как он считал, суда неправедного. Наполеон, взглянув холодно на Мюрата, заявил:
— Попробуйте встать мне поперек дороги в этом деле, и я отберу у вас все почести, чины, состояние и отошло обратно в родную деревню в лохмотьях.
Мюрат подчинился, и Наполеон потом насмехался над ним:
— Мюрат — настоящий лев на поле битвы и баба во всех других отношениях.
Принимая во внимание все обстоятельства, я полагаю, что Мюрат все-таки исполнил бы приказ; передав пленника министру Савари, мы оба вздохнули с облегчением, радуясь тому, что люди никогда не смогут обвинить Мюрата в смерти герцога Энгиенского.
Трибунал заседал всю ночь, и хмурым ранним утром приговоренного вывели из крепости и поставили у наружного рва. Здесь он стоял лицом к лицу с кучкой специально отобранных жандармов, готовых исполнить порученное им дело при свете горящих факелов. Герцог Энгиенский с негодованием отверг предложение завязать ему глаза. Савари скомандовал, жандармы взяли ружья на изготовку, прозвучали залпы. Герцог упал. Не думал ли он за мгновенье до смерти о короле Людовике XVI, сложившем голову на гильотине?
— Тело подняли и бросили в неглубокую могилу, — рассказывал мне потом Мюрат. — В могилу, вырытую еще до официального вынесения приговора. Савари станет отрицать, но я сам видел могильщиков за работой.
— Наполеон с самого начала решил его казнить, — без всякой надобности констатировала я.
— Герцог Энгиенский… — задумчиво проговорил Мюрат. — А я, милостью Божьей, продолжаю жить… Или ты думаешь, что только из-за моей нерешительности?
— Ты был бессилен спасти его.
— Я мог бы помочь ему бежать. Мне стыдно за самого себя.
— А мне стыдно за Наполеона.
— Наполеон! Теперь мы знаем совершенно точно, с каким человеком нам приходится иметь дело. Он не задумываясь отправит и меня на тот свет, если это будет способствовать достижению его целей.
— Мы должны быть очень осмотрительными, Мюрат, — сказала я, невольно содрогнувшись.
— Конечно. И стараться извлечь для себя наибольшую выгоду.
— Какой ты все-таки циник!
— Но ты ведь согласна со мной?
— Разумеется, согласна.
Некоторое время я усиленно размышляла, потом спросила:
— Почему же Наполеон совершил столь безрассудный поступок, хорошо сознавая, что весь мир осудит его?
— Весь мир, за исключением Франции. Он показал французам, как он относится к Бурбонам и роялистам вообще, продемонстрировал беспощадно и жестоко. Рисковал ли он чем-либо во Франции? Нужно еще подождать.
Ответ на этот вопрос мы получили через несколько дней, когда Наполеон отправился с пышным сопровождением в оперный театр, впервые появившись на публике после казни герцога Энгиенского. Сперва он колебался и все откладывал выезд, ибо его одолевали некоторые сомнения. Как народ примет его теперь? Но толпы людей радостно приветствовали его на всем пути от Тюильри до театра и с еще большим энтузиазмом, когда он и Жозефина вышли в ложу. Наполеон пригласил к себе и меня с Мюратом. Пригласил, а не приказал явиться. Входя, мы услышали как Жозефина сказала:
— Париж — это еще не Франция.
На что Наполеон уверенно ответил:
— А для меня Париж олицетворяет всю Францию.
— Общественное мнение вновь выдержало испытание, — заметил вполголоса Наполеон, повернувшись к Мюрату и смотря к нему прямо в глаза. — Моя жизнь была в опасности. Все поняли, что я имею право защищаться от врагов-роялистов. Теперь путь свободен. Ничто меня не остановит. Вы, Мюрат, готовы подняться со мной еще выше?
— Слушаюсь и повинуюсь, — ответил Мюрат без всякого энтузиазма.
Наполеон наклонил голову и, будто разговаривая с самим собой, продолжил еще тише:
— Говорят пожизненное консульство дало мне больше абсолютной власти, чем когда-либо ею располагали прежние французские короли. И это так. Говорят также, что не просто нанести смертельный удар Республике и, таким образом, убить революцию. С этим я не согласен, как и, я убежден, подавляющее большинство французов. Если бы последний король Франции сам покончил с феодализмом и возглавил революцию, он пребывал бы и сейчас на троне. Но он, не поняв чаяний людей, швырнул корону в сточную канаву. Я подниму ее и пожалую Франции не только короля, а императора.
Я взглянула на Жозефину; ее лицо выражало сострадание. Она втайне очень хотела восстановления на престоле Бурбонов, правда, ради своих личных интересов. Нетрудно было догадаться, о чем она думала в данный момент.
«Как долго еще этот новоиспеченный император согласится терпеть в надежде взять на руки в конце концов собственного сына?» Я отвернулась. Я ее не жалела, но от всей души желала, чтобы Жозефина оставалась женой Наполеона до конца ее или его жизни. Ведь нужно было учитывать интересы и моего сына Ахилла.
Глава восьмая
Чрезвычайно важное событие, — произнес Жозеф, оглядывая собравшихся за обеденным столом.
— Очень важное, — хором повторили мы, сосредоточив наши взоры на Наполеоне.
