Ирэн Фрэн - Набоб
Разрываясь между двумя желаниями — узнать будущее и начать день по всем правилам — Бхавани решил молчать, пока ему не сделают массаж. Ему казалось, что сидящий в углу брахман одобрит его поведение. Поэтому он кликнул цирюльника, который тщательно удалил волоски с его тела и нанес над треугольником пола красную вертикальную линию, положенную женатому мужчине. Теперь мог приблизиться массажист. Тот, обхватив руками его голову, попеременно стискивал и отпускал виски и после каждого сжатия дважды хлопал в ладоши, чтобы отогнать злых духов. Потом расстелил салфетку на животе и груди господина и стал разминать его тело ногами; после этого окунул пальцы в смесь горячих масел, горчицы, шафрана и сандала и промассировал его с головы до ног. В полумраке мускулистое тело раджи сверкало, как золотая статуя. Массажист окинул его довольно критическим взглядом: раджа все еще слишком худощав, недостаточно массивен для властелина. Но это придет с возрастом, благодаря праздникам и сладостям. У Бхавани и без этого есть знаки, отличающие избранника богов: почти серые глаза, кожа светлее, чем обычно бывает у индийцев, светлые прядки в волосах, как у всех сыновей Солнца, — достойный потомок раджпутских завоевателей, которые родились некогда из Огня и, расселившись по всей Индии, изгнали демонов и возродили страну.
Последние процедуры не потребовали много времени. Радже закруглили ногти, потом умастили и уложили усы. Каждый срезанный кусочек ногтя, каждый волосок заботливо складывали в специальную шкатулку из слоновой кости: эти собранные за его жизнь «отходы» должны быть сожжены вместе с телом после смерти раджи. Слуги понимали, что господин ждет не дождется, когда закончится ритуал; они ускорили процедуры, но при этом не пропустили ни одного почтительного поклона, ни на секунду не утратили своей изящной ловкости. Только последний из пришедших не торопился.
Это был старик с морщинистым лицом. Во время процедур он оставался подле Мохана. Теперь он подошел, достал из небольшого мешочка на поясе маленькую золотую лопаточку и стал прикладывать ее к телу раджи. Как и Мохан, он тоже был брахманом и исполнял обязанности врача, поскольку занятия астрологией не позволяли его коллеге посвятить себя аюрведе, науке о жизни и способах ее поддержания. Своим священным орудием он закрывал поры кожи, расширившиеся во время процедур; таким образом он на двадцать четыре часа защищал тело раджи от злых духов. Движением руки раджа дал понять, что не будет есть, пока не поговорит с астрологом.
Слуги видели его нетерпение. С быстротой молнии исчезли все лохани, флаконы и горшочки с кремом; остался только слуга, помогающий господину одеваться.
— Мохан, скажи мне скорее, чего хотят звезды!
Брахман поднялся.
— Звезды, господин, не диктуют нам своей воли. Они только рассказывают то, что изначально заложено в Брахмане, — проговорил он с улыбкой.
«Знает и молчит! — подумал Бхавани. — Все брахманы одинаково высокомерны, даже по отношению к таким могущественным кшатриям, как я». Брахман продолжал улыбаться, а раджа понял, что собеседник видит его плохо сдерживаемую ярость и даже хочет разжечь ее. Бхавани сделал ему знак подойти и указал на лежащий перед ним кашмирский ковер, брахман присел на корточки. Пока раджу одевали, Мохан хранил молчание, он ждал, когда раджа проявит нетерпение. Но тот решил не поддаваться. Он спокойно позволил надеть на себя облегающие желто-красные штаны и прозрачное позолоченное платье. Слуги помогли ему надеть пояс, на котором висели два кинжала с рукоятями из гималайского нефрита и сабля в красном бархатном чехле. Потом наступил черед украшений; раджа должен производить достойное впечатление.
Бхавани надел кольца и ожерелья, принял из рук слуги тюрбан с султаном и сам водрузил его на голову.
— Зеркало!
Он поправил унизанный бриллиантами султан, и камни засверкали. Весьма удовлетворенный, Бхавани подумал, что теперь он похож на Кришну, своего любимого бога. Он протянул Мохану миску с бетелем и сел перед ним на корточки на ковре. Но брахман продолжал упорно молчать.
— Не думай, что я слабее тебя, брахман. Взгляни на большой бриллиант, что у меня на лбу. Это третий глаз, и он, возможно, не хуже тебя читает будущее! Как и я, этот бриллиант — кшатрий, мой блеск подобен его блеску, моя же слава не меньше его блеска!
Раджа горделиво любовался собой, глядя в зеркало.
— Берегись, раджа… Твой блеск, отраженный в этом стекле, может ослепить тебя.
Бхавани вздрогнул; где грань между предостережением и насмешкой? Когда надеваешь украшения из бриллиантов, не следует рассматривать свое отражение в зеркале, чтобы не утратить царскую власть. Но ведь здесь только что опустили шторы! Мохан просто хочет поставить его на место как кшатрия, представителя касты более низкой, чем брахманская. Все брахманы похожи друг на друга, все они невыносимы, все гордятся своим знанием и своей кастой!
Бхавани подавил в себе раздражение. Мохан, невысокий, сухощавый человек лет пятидесяти, разносторонне одаренный, знаменитый астролог, выдающийся дипломат, один из самых искусных врачей, всегда вызывал у него восхищение. Несмотря на высокое положение при дворе, Мохан носил традиционную одежду представителей своей профессии — шафрановую ткань, обернутую вокруг талии, священные шнуры вместо перевязи, и волосы собирал на темени в узел. А ведь, подобно многим другим придворным, поддавшимся влиянию могольской роскоши, он мог бы водрузить на голову пышный тюрбан и одеться в расшитое жемчугом платье. У Мохана был один идеал: чистота, — но, в отличие от других брахманов, она не мешала ему участвовать в делах этого, низкого, мира. Свое положение в Годхе он объяснял в первую очередь статусом брахмана, то есть дважды рожденного: первое рождение — приход в этот мир, второе — посвящение. Кроме того, он выполнял наказ отца раджи — поддерживать традиции маленького княжества в том виде, в каком они существовали до того, как Индию завоевали моголы. Правда, кое-что у завоевателей все же позаимствовали: архитектуру, сады, одежды, — то, что не могло осквернить чистоту религиозных ритуалов. Именно благодаря давнему сотрудничеству раджей с людьми знания, для которых религия вовсе не означала уход от мира, Годх смог оставаться городом, одновременно традиционным и современным, живущим будущим, но питающимся плодами прошлого. Одним словом, городом, единственным в своем роде. Для чужестранцев Годх был чуть ли не единственным в Индии местом, где раджа не прятал от людей своих жен. На первый взгляд, незначительная деталь. И вместе с тем это не так; Бхавани понимал это лучше, чем те, кто придерживались противоположной традиции; однако он понимал и опасность этой традиции, понимал с того дня, как его околдовала красота Сарасвати. Женщины, не скрывающие под покрывалами свои лица, имеющие право выходить из зенаны или жить в ней без унизительного надзора евнухов, являлись своего рода символом Годха — города свободного во всех смыслах этого слова, города с открытым лицом, независимого, вольного и мирного.
