Кэтлин Гаррингтон - Навеки твоя
— Кинрат постоянно будет возле меня?! — воскликнула Франсин.
Выдернув свою руку из рук Оливера, она вскочила на ноги, не собираясь, однако, убегать из библиотеки. Подойдя к буфету, женщина набрала полные легкие воздуха, потом медленно выдохнула и повернулась к джентльменам, которые стояли в центре комнаты, испуганно глядя на нее.
— Всем известно, что Мак-Рат и его родственники охраняют меня, так как я еду впереди основного кортежа принцессы, — сказала она, уперев руки в боки и сурово сдвинув брови.
Лахлан почувствовал, что голос Франсин дрожит от негодования. Весь ее вид говорил о том, что она начинает понимать всю безысходность того положения, в котором оказалась. Ее загнали в угол. Однако, глядя на ее изящную фигурку, застывшую в стойке бойца, приготовившегося отразить атаку противника, было понятно, что она не собирается сдаваться. Горделиво вскинув голову и расправив плечи, женщина, казалось, бросала им вызов. Всем троим сразу. Она, похоже, была очень смелой и отважной.
«Однако сейчас не время восхищаться ее храбростью. Нужно успокоить ее, чтобы она могла здраво мыслить. Но успокоить так, чтобы она все-таки поняла нависшую над ней опасность и согласилась сделать то, чего мы от нее ждем» — подумал Лахлан. Пообщавшись с ней, он уже знал, что леди Франсин Гренвилль, вдовствующая графиня Уолсингхем, не принадлежит к числу кротких и послушных женщин. Ему нужно быть с ней очень сдержанным, постараться убедить, что он для нее не опасен.
— Нет, миледи, вы нас неправильно поняли. Я должен находиться возле вас не только во время переездов. — Кинрат старался говорить спокойно, но при этом предельно убедительно. — Начиная с сегодняшнего дня я постоянно, то есть круглые сутки, буду рядом с вами. Так сказать, в непосредственной близости.
Увидев, как от изумления у женщины округлились глаза, Беддингфелд подошел к ней.
— Ах ты, боже мой, Фрэнси! Да поймите же, Кинрат должен всегда быть рядом с вами, не отлучаясь ни на минуту. И днем и ночью, — сказал герцог.
— Это просто неслыханно! — воскликнула она, испуганно отшатнувшись. — Чтобы все время быть возле меня, ему придется спать в моей комнате!
— Моя дорогая леди, мы решили, что именно так он сможет обеспечить вам самую надежную защиту, — объяснил Гиллескоп. — Днем лейрд Кинрат будет ходить рядом с вами, а ночью будет спать в вашей спальне. — Посмотрев на Лахлана, он смущенно пожал плечами, выражая ему свое сочувствие. — Хотя я думаю, что он вряд ли сможет уснуть, зная о том, что вам угрожает смертельная опасность.
— Не страшно. Я высплюсь, когда приеду в Шотландию, — ответил Лахлан, положив руку на эфес меча.
В комнате повисла гнетущая тишина. Груз ответственности ложился на плечи шотландца, а сжалась и сгорбилась, словно от непосильной ноши, Франсин, когда окончательно осознала, что ей предлагают.
Беддингфелд, подойдя к ней, сжал своими старческими пальцами украшенный буфом рукав ее атласного платья. Он наклонил голову и, глядя сквозь толстые стекла очков, попытался заглянуть ей в глаза.
— Мой юный друг, я прошу, я просто умоляю вас неукоснительно выполнять все наши указания, — сказал он. — Дядя Кинрата, Уолтер Мак-Рат, будет охранять вашу дочь и ее няню. Он тоже постоянно будет находиться рядом с ними, не отходя от них ни на минуту.
— Нет, я против! — выкрикнула Франсин. — Это просто немыслимо!
— Под моей защитой вы будете в полной безопасности, — заверил ее Лахлан. Он по-прежнему стоял возле стола, понимая, что, если он попытается приблизиться к ней, она в ужасе отпрыгнет в сторону. — Я смогу защитить вас от любого, кто попытается причинить вам зло, леди Уолсингхем. В том числе и от самого себя.
Схватив своего пожилого друга за руку, она хрипло прошептала:
— Неужели вы доверяете ему, Оливер? Вы верите слову этого… этого пирата?
— Да, Фрэнси, верю, — ответил Беддингфелд. — Если бы я не доверял ему, то никогда бы не одобрил этот план. Когда мы вели переговоры с шотландскими эмиссарами, Матиас не раз признавался мне, что питает глубокое уважение к графу Данбартону, который лично поручился за честность и порядочность Кинрата. Гиллескоп знает этого лейрда с тех пор, когда тот был еще безусым юношей.
— Клянусь жизнью, леди Франсин, что не причиню вам никакого вреда и ничем не обижу вас, — положив руку на сердце, сказал Лахлан. — Если хотите, я могу поклясться в этом на Евангелии.
— А что люди подумают? — воскликнула миледи, глядя на них округлившимися от ужаса глазами. — Неужели вы, джентльмены, составляя ваш план, не подумали о том, что при дворе начнут сплетничать на мой счет? Неужели вы не подумали о том, что моя репутация будет испорчена?
Лахлан так обрадовался, что едва сдержал улыбку. Если сплетни и пересуды беспокоят ее больше, чем его распутные намерения, то это уже половина успеха.
— Вы вдова, а не юная девственница, — напомнил он ей спокойно и назидательно, как отец, отчитывающий ребенка за какую-нибудь невинную шалость. — Никто не осудит вас за то, что вы решили завести любовную интрижку.
— Святая Богородица, — пробормотала она дрожащим голосом. — Для того чтобы спасти свою жизнь и жизнь своего ребенка, мне придется пожертвовать своей репутацией… И с кем?! С шотландским… пиратом.
Взяв со стола расшифрованное письмо, Лахлан передал его Франсин.
— Не только вашим жизням угрожает опасность, леди Франсин, — сказал он. — Если этим предателям удастся осуществить свой замысел, то, когда начнется война, погибнут тысячи людей.
— Господь свидетель, мы бы никогда не предложили вам это, миледи, если бы положение не было столь угрожающим, — вмешался Гиллескоп. — Если придворные поверят в то, что лейрд Кинрат ваш любовник, то не будут задавать лишних вопросов по поводу того, почему на протяжении всего пути он не отходит от вас ни на шаг. А предатели ничего не заподозрят. Они не должны узнать о том, что мы собираемся помешать осуществлению их низменных замыслов.
— Если сплетни по поводу вас дойдут до его величества, то это будет всем нам на руку, — добавил Оливер. — Тогда эти мерзкие ублюдки, замышляющие разорвать мирный договор, задумаются, захочет ли король Генрих объявить войну, узнав о том, что вы погибли от рук шотландцев.
Франсин крепко обхватила себя руками за талию, чтобы у нее не дрожали пальцы. Рассматривая носки своих бархатных, украшенных вышивкой туфель, она обдумывала план, который предложили мужчины. Несмотря на то что природное материнское чутье подсказываю ей взять Анжелику и немедленно бежать в Лондон, она все-таки решила остаться, так как уважала этих двух убеленных сединами государственных деятелей и высоко ценила их мнение.
