Ирина Сахарова - Роковая ошибка княгини
Семён с пониманием кивнул, и пожелал молодому князю терпения. С намёком, что ли? Мишель усмехнулся, но, на всякий случай, поклялся самому себе до рукоприкладства больше не доводить. Это варварский способ, он прекрасно понимал, но что он мог с собой поделать, если израненная душа его жаждала возмездия?
Отец поступил неправильно и подло. И чем ближе была их встреча, тем яснее Мишель это ощущал. И, как следствие, ярость его от этого меньше не становилась, а чувство безграничной несправедливости больно жгло грудь. Его дорогую матушку не успели похоронить, а это ничтожество уже сделало предложение другой женщине, без малейших зазрений совести положило её в постель покойной жены, и сделало хозяйкой в их доме!
И плевать на всё и на всех.
Мораль? Муки совести? Помилуйте! Гордеев никогда не знал, что это такое. И его драгоценная Алёна, видимо, тоже не знала. Но ей-то, во всяком случае, не были безразличны собственные дети, раз она настояла на том, чтобы привезти их с собой. А вот Иван Кириллович про родного сына, кажется, совсем забыл, окончательно потеряв голову от этой своей роковой любви.
Подумаешь, единственный сын вернулся с войны? И вернулся не просто живым и здоровым, а вернулся героем! Какая разница? Кажется, у батюшки был теперь другой сын. Как его там, Арсений Иванович? Это он теперь занимал комнату будущего хозяина, и он теперь был всеобщим любимчиком.
А что касается другого сына, то ему лучше было бы вообще не возвращаться с фронта. Так у Гордеева было бы гораздо меньше проблем, меньше шансов быть разоблачённым со своими интригами и тайнами. И, может быть, Мишель за своей безграничной обидой просто приписывал отцу несуществующие грехи, но факт остаётся фактом — он был опасен для отца, опасен в своих попытках узнать правду.
И Гордеев, чёрт возьми, не мог этого не понимать, поэтому принял меры. Купленный и перекупленный доктор Воробьёв, кажется, самая малая из них. Кому ещё он заплатил, чтобы скрыть убийство собственной жены? Мишель не знал, но в ближайшее время собирался выяснить.
И, по дороге домой — то есть, на Остоженку, которая была его домом когда-то, он делал вид, что слушает милую болтовню Ксении и Катерины, а на самом деле думал только об одном… О том, как сильно ненавидит всех этих людей. Отца, его Алёну, а заодно и её семейство, которое теперь жило в его квартире, спало на его кровати, и оскверняло его воспоминания.
Глава 7. Катерина
Эту знаменательную встречу Александра запомнила на всю жизнь. Да и Мишель тоже не забыл, несмотря на все дальнейшие попытки стереть этот день из памяти — увы, у него так и не получилось.
А ей-то казалось, что она была готова ко всему, но, тем не менее, действительность превзошла все её ожидания! Горничная, постучавшаяся в дверь, тихонько сообщила о приезде Волконских, и Александра вышла в коридор по её зову, где тотчас же наткнулась на Ивана Кирилловича. На нём был надет красивый смокинг кремового цвета, цветастая рубашка, в его извечном стиле, и аккуратный галстук-бабочка. При всей своей неприязни к этому человеку, Александре пришлось признать, что выглядит он поистине сногсшибательно — увы, он не смог сказать того же самого о ней.
— Чёрт возьми, я же велел тебе переодеться и привести себя в порядок! — Сквозь зубы процедил он, раздражённый до крайней степени её очередным неповиновением.
— Я сочла этот нежно-розовый шёлк недопустимым для сегодняшнего случая. — Послушно ответила Александра, вынужденная вложить свою ручку в протянутую министром ладонь. — Насколько мне известно, у вашей семьи всё ещё траур, ни к чему рядиться в яркие цвета, демонстрируя своё неуважение к покойной! — Собственные слова показались Александре недостаточно дерзкими, и она добавила: — Не говоря уж о том, что платье, как и украшения к нему, были куплены на ваши деньги, а я ваших подачек ни за что не возьму! Кажется, я уже это говорила?
Он ничего не ответил ей на это, но руку её болезненно сжал, заставив Александру невольно поморщиться. Хорошенькое начало, ничего не скажешь, подумала она, обречённо подняв голову, чтобы взглянуть на вновь пришедших, обоих Волконских и Ксению Митрофанову.
Правда, в конечном итоге это свелось к довольно бесцеремонному разглядыванию молодого князя. То ли потому, что позиция у него для этого была очень выгодная — он стоял посередине, между обеими девушками — то ли потому, что его с такой-то внешностью обойти своим вниманием было бы весьма проблематично.
А, впрочем, не во внешности дело. То есть, Александра отметила про себя, конечно, что он прямо-таки фантастически хорош собой, но с той секунды, как взгляды их пересеклись, она потеряла всяческую способность думать о чём-то другом, кроме как о своём неудержимом желании оказаться как можно дальше от этого человека. И желание это ощутимо росло с каждой секундой, и было просто замечательно, что Гордеев держал её под руку — иначе Александра, не раздумывая, сбежала бы.
Этот человек пугал её. В его зелёных глазах горела лютая ненависть, которую Волконский и не думал скрывать, ибо к лицемерию был как-то не приучен, в отличие от своего батюшки.
Вышеупомянутый непринуждённо улыбнулся, как будто бы и не заметил вовсе ледяного взгляда своего сына, и вполне бодрым и дружелюбным голосом произнёс:
— Добрый день, мои дорогие! Как я рад, что вы почтили нас своим присутствием!
Девушки нестройно ответили ему что-то, но Александра не слышала, что именно, по-прежнему во все глаза продолжая смотреть на князя.
«Вот она, моя погибель», подумала она, не в силах отвести взор.
— Ксюша, милая, в отсутствии Мишеля ты стала у нас редкой гостьей, отчего же? — Иван Кириллович принялся любезничать с хрупкой красавицей-брюнеткой по правую руку от князя.
«Стало быть, они с княжной не дружны?», попробовала, было, удивиться Александра, цепляясь за фразу Гордеева, но, увы, удивилась она совершенно другому. Господи, какие глаза у него!
Барышня Митрофанова с улыбкой сказала, что она теперь много времени проводит в Петербурге, ввиду того, что батюшка её практически переехал туда из-за своей службы. Сама же она в Москву вернулась исключительно ради Мишеля, по которому так соскучилась за эти долгие месяцы… Говоря всё это, она неотрывно смотрела на Александру — в самом деле, не на Гордеева же? — и можно не сомневаться, что она не оставила без своего пристального внимания ни её старенькое, шитое-перешитое тёмное платье, ни её огрубевшие от работы руки, ни её никуда не годную причёску. Если, конечно, наполовину распустившуюся косу, перекинутую через плечо, с выбившимися оттуда завитками, вообще можно было назвать причёской. Однако, скажем вам совершенно точно, увиденным Ксения осталась довольна, и растянула свои красивые губы в презрительной усмешке, в ответ на очередную любезность Гордеева, которую даже не услышала.
