Виктория Холт - Королева Кастильская
Вдруг она ощутила движение ребенка в своем чреве, и настроение ее изменилось. Королеве не пристало думать о собственных желаниях.
Она осознала, что дитя, шевелящее сейчас ножкой, по-видимому, сможет стать наследником всей Испании и всех подвластных Испании земель в Новом Свете.
Значит, у нее множество дел, и нельзя впадать в апатию. Она должна бороться за права своего ребенка, даже если ее противник – родная сестра.
Когда она заговорила, голос ее прозвучал решительно:
– Когда мы будем готовы отправиться в Испанию?
ТОРКВЕМАДА И КОРОЛЬ АНГЛИИ
Томас Торквемада лежал на постели, тяжело дыша. Подагра невыносимо мучила его, и ему все труднее и труднее становилось передвигаться.
– Так много надо сделать, – шептал он, – а времени остается так мало. – Однако подобные слова показались ему упреком Всемогущему, и он добавил: – Но Твои дела будут сделаны.
Он часто размышлял о Хименесе, архиепископе Толедском, который, как ему казалось, мог наследовать мантию Торквемады. Он не сомневался, что именно этот человек в один прекрасный день сумеет побороть все свои чувства и доведет начатое им великое дело до конца.
Торквемада с удовлетворением оглядывался на последние тридцать лет. Теперь он мог только дивиться тому, что произошло с той поры, как он в пятидесятивосьмилетнем возрасте покинул монастырь и начал крупными буквами вписывать свое имя в историю страны. Его великие успехи заключались во введении инквизиции и изгнании евреев.
Когда он вспоминал об этом, то приходил в восторг. Увы, теперь его подводило старое немощное тело, и, кроме того, у него было множество врагов. Ему хотелось почаще видеться с Хименесом. Он не сомневался, что такому человеку можно доверить направлять суверенов на должный путь, и можно спокойно отдать в его руки судьбу Испании.
– Мне надо подготовить его, еще многому научить, – шепотом приговаривал Торквемада. – Но увы, времени почти не осталось.
Он страшно устал, потому что только что распрощался с главными инквизиторами. Он созывал их в Авиле, чтобы дать им новые инструкции, которые он составил для введения в кодекс инквизиции. Он постоянно думал о преобразованиях, о расширении организации, чтобы грешникам как можно труднее было ускользнуть от альгвасилов.[5]
Он знал, что начиная со славного 1483 года, когда учредили инквизицию, и по сегодняшний день, когда он, лежа на твердом тюфяке, думал о том, сколько ему еще осталось сделать, на кострах сожгли заживо около десяти тысяч еретиков.
«Восемь тысяч костров, – размышлял он. – Но были еще очень многие, кого привлекали к суду. Около ста тысяч человек в стране были признаны виновными и их подвергли незначительным наказаниям. Неплохие достижения».
Его изумляло, что у такого человека, как он, находятся враги внутри самой церкви, и что, наверное, самый влиятельный его враг – сам Папа.
Как все было по-другому, когда папскую тиару носил добродушно-беспечный Иннокентий VIII. Распространялись отвратительные слухи относительно жизни Родриго Борджа – Папы Александра VI. Поговаривали, что у него есть любовницы и множество детей, которыми он страшно гордился и наделял всевозможными почестями.
Торквемаду, приверженного власянице и жесткому тюфяку, это ужасно возмущало; но больше всего его потрясло то обстоятельство, что хитрый и проницательный Борджа, похоже, получал чуть ли не удовольствие, любыми способами срывая планы Торквемады.
«Наверное, неизбежно, что блудник и грешник хочет сломить человека, повседневно ведущего святую жизнь, – думал Торквемада. – Но какая жалость, что этот человек является самим Его Святейшеством!»
Глаза горели на бледном лице Торквемады. Какое удовольствие он получит, борясь с ним за власть. И вот сейчас он дожидался возвращения своих гонцов из Англии, куда направил их со специальным посланием к королю Генриху VII, который, возможно, будет весьма благодарен Великому инквизитору.
Коварный английский король отлично понимал, что Торквемада обладал властью над суверенами. Шпионы английского короля уведомляли его, что Фердинанд с Изабеллой часто посещали Торквемаду в Авиле, когда у того случались очень сильные приступы подагры и сам он не мог к ним прибыть. Он узнал, что тело покойного Хуана привезли для захоронения в Авилу – знак уважения суверенов к Торквемаде. Великого инквизитора успокаивал – особенно принимая во внимание его раздражение по поводу вестей из Рима – тот факт, что Англии известно, насколько влиятельным человеком он считался.
И вот, пока он лежал на жестком тюфяке и размышлял, прибыли гонцы, и как только он узнал, что они в монастыре, приказал немедленно доставить их к нему.
Гонцы трепетали в его присутствии: было в этом человеке что-то такое, что кидало людей в дрожь. Его холодные, обвиняющие глаза, наверное, видели некую ересь, о которой его жертвы даже не подозревали; с тонких губ неожиданно мог слететь вопрос, ответ на который мог для любого кончиться потерей имущества, пытками или смертью.
Встреча с Торквемадой могла означать мрачные казематы, страдания и боль, ужасающие процедуры аутодафе[6] и запах сожженной человеческой плоти.
– Какие у вас известия от короля Англии? – сурово спросил Торквемада.
– Монсеньор, король Англии шлет вам свое почтение и хочет довести до вашего сведения, что он желал бы стать вашим другом.
– Вы передали ему мою просьбу?
– Да, монсеньор, и получили ответ из его собственных уст. Король Англии не допустит в свое королевство ни одних мужчину, женщину или ребенка, которые попросят у него убежища от Святой палаты.[7]
– Он просто заявил об этом или поклялся?
– Монсеньор, он положил руки на грудь и дал клятву. Он также поклялся, что будет преследовать всех еретиков и евреев, которые ищут убежища в его королевстве, и что инквизиция будет обращать внимание на каждого человека.
– Что-нибудь еще?
– Еще король Англии сказал, что поскольку он ваш друг, то уверен, что и вы станете его другом.
Торквемада улыбнулся с чувством огромного удовлетворения и отпустил гонцов, которые были готовы бежать от него.
По крайней мере, английский король – его друг. Он сделал то, о чем просил Торквемада, и должен быть вознагражден. Значит, не надо больше откладывать брак его старшего сына с самой младшей дочерью Изабеллы. Утверждать, что она еще совсем дитя – глупая сентиментальность.
Это было важное дело, требующее его вмешательства, и оно будет сделано.
Если бы только не эта усталость. Но он должен встряхнуться. Устроить этот брак – его долг, и хотя королева собиралась просить его о своей младшей дочери, Ее Величество, как он считал, обязана научиться подавлять свои желания, чтобы те не препятствовали выполнению ее долга.