Барбара Картленд - Львица и лилия
«Здесь недалеко», — успокаивала она себя, прекрасно понимая, что графу не следовало бы рисковать своей поврежденной ключицей.
Но и спорить с ним было бессмысленно, и, когда он устроил ее так, чтобы она чувствовала себя удобно на этом импровизированном переднем седле, они медленно двинулись в путь.
Одного из грумов послали вперед предупредить домашних об их возвращении, в то время как двое других ехали сзади, а Джейсон взволнованно бегал вокруг всей процессии.
Как замечательно было сидеть, прижавшись к графу, чувствовать его руки, обнимающие ее, и знать, что опасность уже позади!
Пурилла мысленно от всего сердца возносила благодарственные молитвы.
— Спасибо, Господи… спасибо… Спасибо за мое спасение и, пожалуйста, пошли ему… счастье…
Им потребовалось всего десять минут, чтобы вернуться домой, где их уже встречала няня, тут же захлопотавшая вокруг своей воспитанницы, одновременно нещадно ругая ее.
Ее искупали в горячей ванне, чтобы из нее вышел весь холод, который, казалось, проник до самых ее костей, и уложили в теплую кровать. А затем напоили горячим бульоном, на чем строго настояла няня. Она кормила Пуриллу с ложечки, как малое дитя.
— Достаточно, няня, пожалуйста… не могу больше, — умоляла ее Пурилла.
— Сейчас еще подадут обед, — отвечала няня, — и вы все съедите до крошки. После таких приключений просто необходимо хорошо покушать.
— Я хочу обедать с его сиятельством.
— Его светлость обедает в своей собственной комнате.
Мистер Бейтс настоял на том, чтобы он тоже принял горячую ванну, а то ведь он так долго не ездил верхом, и все мышцы у него окоченели.
— Его светлость придет в негодование, если опять почувствует себя инвалидом.
— Коли он рискует собой, должен понимать, что последствия неизбежны, — пробурчала няня. — Да и вам крупно повезет, если вас минует воспаление легких, ведь на вас и было-то одно только платье тонкое!
— Я уже согрелась, — заверила ее Пурилла, — и вместо того, чтобы ворчать, тебе следует благодарить Господа, что я не осталась там на всю ночь.
Няня издала звук, больше походивший на крик ужаса.
Принесли обед, и Пурилла с удовольствием съела все эти восхитительные блюда, хотя ей и недоставало при этом общества графа.
Ей хотелось оказаться сейчас возле него, слышать его голос и наблюдать за выражением его глаз. И честно говоря, ее больше всего интересовало, действительно ли он рад, что ему удалось спасти ее.
Когда Пурилла покончила с едой, она спросила няню, убиравшую поднос:
— Его сиятельство придет проведать меня?
— Думаю, да, — ответила няня. — Я пойду вниз и поужинаю. Вы еще что-нибудь хотите?
— Нет, спасибо, — ответила Пурилла.
Нянюшка осмотрела спальню, точно проверяя, не забыла ли она чего сделать, но все оказалось в порядке. Высокие окна были задернуты шторами, свечи зажжены и поставлены на туалетном столике у кровати.
Масляные светильники использовались в доме только внизу, в больших хрустальных люстрах, а в спальнях зажигали свечи, которые, как думала Пурилла, придавали комнатам очарование и романтический вид.
Какое-то время назад они уже обсуждали, будет ли Рокбрук вводить в доме газовое освещение.
— Как жаль что-либо менять здесь, — призналась Пурилла.
— Если нам необходимо идти в ногу со временем в нашем поместье, — заметил граф с улыбкой, — думаю, и в доме нужно следовать прогрессу.
— Но дом прекрасен таким, какой он сейчас.
— Мы не будем спешить, — заверил ее граф. — Мы выслушаем экспертов, прежде чем примем решение.
Пурилла находила свою спальню безупречной безо всяких нововведений. Ей нравился этот расписной потолок и эти золотые купидоны на пологе ее кровати.
Но сейчас Пурилла не думала об убранстве комнаты, она не спускала глаз с двери в смежную комнату, которая ни разу еще не открывалась со дня их приезда в Рок-Хаус.
Она не знала почему, но ей вдруг начинало казаться, что сегодня вечером, после всего случившегося, граф может прийти сюда из своей спальни через эту дверь. Но тут же она приходила в отчаяние при мысли, что теперь ему нет до нее никакого дела, раз она благополучно доставлена домой и с ней ничего не случилось.
Но откинувшись на подушки и все еще продолжая смотреть на дверь, она вдруг увидела, как поворачивается золотая ручка, и сердце ее забилось быстро-быстро.
Дверь открылась, и вошел граф. По наивности своей она предполагала, что, даже обедая один, в своей комнате, граф обязательно бывает одет в вечерний костюм.
Но на Рокбруке был длинный синий бархатный халат, который он надевал у них, в Литл-Стентоне, когда доктор разрешил ему вставать и сидеть на солнышке у окна спальни, пока он не накопит достаточно сил для более сложных дел. Пурилла ощутила сильное волнение, так, что лицо графа поплыло перед ее глазами, и она ничего не могла с этим поделать.
Он осторожно прикрыл за собой дверь в свою спальню, запер дверь в коридор, а потом медленно направился к ее кровати.
Она села, выпрямившись и крепко стиснув пальцы. Белокурые пряди ниспадали на плечи, голубые глаза казались огромными на ее изящном лице.
Граф подошел совсем близко, и теперь все, о чем она хотела спросить его, казалось, вылетело из головы. Вместо этого она сумела лишь проговорить:
— Вы… пришли, когда я… звала вас. Я так… боялась… вы могли не… услышать меня… Но вы… пришли! Как вы… узнали, что я была в… опасности?
Граф, улыбаясь, стоял возле кровати, сверху глядя ей в лицо.
Пламя свечей придавало ее волосам особый блеск, словно то были золотые нити. Литтону казалось, что и глаза девушки горят огнем, идущим из самого ее сердца. Сердца, которое Пурилла подарила ему, Литтону Бруку, сердца, не умеющего скрывать, как оно нуждается в нем и в его любви.
Какое-то время он стоял молча, не отвечая ей.
Затем он сказал:
— Полагаю, Пурилла, поскольку нам обоим есть, о чем поведать друг другу и о чем поговорить, мне следует повиноваться доктору, няне и Бейтсу и прилечь отдохнуть, как и вам.
Пурилла сначала не поняла его.
— О да… конечно, вам нужно… Вы совсем не должны… были ехать верхом… за мной… Я понимаю это, — торопливо заговорила она.
— Мне это не причинило никакого вреда, — продолжал граф, — но не стоит испытывать судьбу.
С этими словами он обошел вокруг кровати, скинул на кресло халат и, отдернув полог, лег на кровать.
Пурилла с трудом могла поверить своим глазам. Затем румянец залил ее щеки, и она почувствовала, как отчаянно забилось сердце в груди.
Граф же улегся на подушки и умиротворенно произнес:
— Так-то лучше! Теперь мне не придется выслушивать ворчание Бейтса. Полагаю, вас тоже няня ругала.
