Луиза Аллен - Замужем за незнакомцем
— София? Что-то случилось? — И, буквально в два прыжка оказавшись рядом, поддержал ее за плечи. — Ты больна?
Она, видимо, ужасно выглядела, если он так забеспокоился, хотя старалась изо всех сил скрыть свое состояние, поэтому он ничего и не заметил за завтраком, тем более что почти все время читал «Таймс».
— О, не стоит беспокоиться, ничего особенного, таким образом проявляется женская природа. Я подумала, тебе надо сообщить, что я пока не беременна.
— Нет? О, понимаю. Это не имеет значения.
— Разве? Я думала, что ты очень хочешь детей, наследника. И мой долг…
— Долг? — Он сдвинул брови. — Я надеюсь на большее. Ни один ребенок не должен появляться по велению долга. Он этого не заслуживает.
— Я этого не сказала! Я тоже никогда не относилась так к появлению детей, но я — твоя жена, и, вполне естественно, ты ждешь от меня наследников.
— Я не хотел тебя обидеть. — Он сложил бумаги в портфель. — Я не беспокоюсь. Ты скажешь мне, когда это произойдет. А пока я не стану беспокоить тебя в спальне… Ты скажешь, когда тебе будет удобно меня принять?
Удобно? О да, она и забыла, что их брачные узы просто взаимовыгодная договоренность, а не страсть. И она обходится дешевле, чем любовница.
— Как благоразумно. — В ее голосе прозвучала скрытая горечь, она не смогла скрыть, что расстроена. С этими словами София повернулась и пошла к двери.
Проклятье! Он просто болван. Конечно, его расстроило, что не будет ребенка, но он не подумал, что и ее это расстроило. Он бросился вслед за ней и догнал ее у самой двери. У нее было замкнутое, искаженное болью лицо.
— Ты плохо себя чувствуешь? Болит? Ты очень бледна.
— Прости, я не хотела тебя беспокоить. Немного болит, но это обычное дело.
— Обычное? — Ясно. Она считает, что у мужчин это вызывает раздражение, потому что доставляет определенные неудобства.
— Ты должна понять: раньше я никогда не имел дела с женскими недомоганиями, и у меня не было сестер. — На ее лице появилось такое красноречивое выражение, что он улыбнулся. — О, мои любовницы просто исчезали на время, в такие периоды.
Он взял ее за руку, подвел к удобному креслу и бережно усадил. Опять нескладно получилось: хотел помочь ей, но вместо этого начал говорить о любовницах, ей наверняка это неприятно. Каллум нежно держал ее руку.
— Где болит, скажи?
Она вспыхнула и описала симптомы.
— Но каким образом это лечится?
Она пожала плечами:
— Просто жду терпеливо, завтра будет легче.
— Чепуха. — Ему не понравилась мысль, что она будет целый день бродить из комнаты в комнату, страдая от боли. — Пойдем, я отведу тебя в постель.
— Каллум, ты опоздаешь в офис.
— Я могу работать и дома. Уилкинс!
— Сэр? — Камердинер появился из его спальни: в одной руке шляпа хозяина, в другой щетка.
— Пошли с уведомлением на Лиденхолл-стрит, что сегодня я работаю дома. И скажи на кухне, чтобы кухарка держала наготове горячий кирпич, пусть принесет его, когда я позвоню. И не надо нас беспокоить — миссис Чаттертон нужен покой.
Когда дверь за камердинером закрылась и они остались одни, София совсем расстроилась:
— Каллум! Что он теперь подумает?
Он понимал, что ничего серьезного не случилось, и все-таки беспокоился за нее. Странное это чувство — беспокоиться за кого-то. После гибели Дана он никогда его не испытывал.
А его жена выглядела сегодня особенно хрупкой. Он и сам устал все время держать ее на расстоянии, сохранять дистанцию из-за того, что боялся привязаться к ней. Но это ранило ее и делало несчастной.
Никогда раньше он не думал, что брак так захватит и поглотит его.
— Я плачу своему слуге не за то, чтобы он думал, — сухо заметил Кэл. — А теперь давай-ка мы тебя устроим поудобнее.
Он развязал ленты на ее платье, расстегнул корсет, спустил вниз сорочку и нижнюю юбку. Она стояла послушно, и он вдруг подумал, что ни разу не раздевал ее. Но ему этого часто хотелось. Раздеть, взять на руки, поцеловать, подержать. Потом нежно уложить и попробовать проникнуть сквозь невидимый барьер, который она воздвигла, — он чувствовал его во время их любовных объятий. Но с женой так вести себя не принято. Она может посчитать это за мужскую прихоть, вольность в обращении, он обязан быть сдержанным и не давать воли фантазиям.
Как только он уложил ее в постель, она сразу повернулась на бок и свернулась клубочком. Кэл снял свой сюртук, положил на стул и завернул рукава рубашки.
— Что это ты делаешь? — спросила она слабым голосом.
— В Индии все становятся докторами, там надо уметь лечить почти все, даже укус змеи и лихорадку. И твое недомогание можно облегчить.
Он перебирал бутылочки с индийскими благовониями, пока не нашел ту, что искал. Звякнула пробка, и комната наполнилась приятным пряным ароматом. На Каллума сразу нахлынули воспоминания о базаре в Калькутте.
Он сел на постель, придвинулся к ней вплотную и, налив немного масла на ладонь, сказал:
— Расслабься. Здесь? — Он положил теплую, скользкую от масла руку на ее поясницу, а другой начал тихонько массировать небольшую выпуклость живота над спущенной юбкой.
Она вздохнула:
— О, как приятно… Каллум, это же блаженство.
Через некоторое время мышцы под его рукой расслабились, дыхание стало глубоким и ровным, она закрыла глаза. Он знал, как успокаивающе действует такой массаж, а масло помогает, когда болит голова.
— Ты скоро замурлычешь, — сказал он немного погодя.
— Ты и тигра заставишь мурлыкать, — пробормотала она и скоро уже спала глубоким сном.
Проснувшись, София обнаружила, что лежит на боку на кровати Каллума, накрытая теплым одеялом, и спину греет какой-то теплый предмет. Она осторожно нащупала прислоненный к спине теплый кирпич. Боль почти исчезла. Дверь в его кабинет была широко распахнута, и она могла видеть Каллума. Он сидел, склонившись над столом, и, кажется, сосредоточенно работал, но вдруг поднял голову и посмотрел на нее, как будто она позвала его по имени. Он встал и прошел в спальню, по пути дернув за шнур звонка.
— Тебе лучше?
Гораздо лучше, спасибо. — Она накрыла плечи одеялом, как шалью, и села, спустив ноги с постели. — У тебя просто волшебные руки.
Он пожал плечами, но по его лицу было видно, что ему приятно это слышать.
— Я позвонил твоей горничной. Если хочешь встать, может быть, останешься здесь, составишь мне компанию, пока я работаю?
— Я не помешаю тебе? — Идея ей очень понравилась.
— Нет. Ты можешь читать книгу или рисовать. Если хочешь, возьми мои письменные принадлежности.
— Спасибо за предложение. Я видела мольберт в твоем кабинете… — И замолчала, спохватившись, что проговорилась. Теперь он знает, что она приходила сюда, когда он уходил на работу. Но тут же нашла оправдание: в конце концов, это и ее дом, она в нем хозяйка и имеет право заходить и проверять порядок во всех комнатах.
