Девушка с характером (СИ) - Якобс Анне

– Хорошо, Пауль. – Она постаралась изобразить непринужденную улыбку. – Я послушаюсь тебя.

– Спасибо, мама!

Он вскочил с кресла и стал взволнованно ходить взад-вперед по комнате. Дважды останавливался и поворачивался к ней, порывался что-то сказать, но потом передумал. В конце концов подошел к двери и взялся за ручку.

– Я попробую еще раз поговорить с Китти. Пожелай мне удачи, мама.

– Разумеется…

Она осталась сидеть неподвижно, Пауль тем временем пошел на третий этаж. Неразбериха какая-то! Он ведь не предпримет никаких необдуманных шагов? Ломать дверь, например? И в результате еще и пораниться…

– Госпожа?

По своей привычке тихо в комнату вошла Элеонора Шмальцлер. Кажется, эта женщина обладала шестым чувством, которое ей подсказывало, когда нужно прийти: Алисия действительно хотела ее позвать.

– Хорошо, что вы здесь, фрейлейн Шмальцлер. Прикажите прийти сюда Мари.

– Конечно, госпожа. И я еще кое-что добавила бы.

– Добавили? В каком смысле?

Прозвучало неприятно, и Алисия рассердилась на себя за несдержанность. Экономка лучше держала себя в руках и улыбалась.

– Это всего лишь идея, госпожа. Простое предложение. Видите ли, я долго думала, каким образом мы можем помочь молодой госпоже, не нарушая запрета господина директора. И сегодня ночью меня осенило.

Алисия глубоко вздохнула, с беспокойством прислушиваясь к звукам из коридора. Не стучат ли еще молотки? Не трещит ли дерево под натиском стамески? Но нет, все было тихо.

– Рассказывайте, фрейлейн Шмальцлер, но, пожалуйста, коротко.

21

– Может, она вскрыла себе вены. Люди со слабыми нервами могут сделать с собой такое.

Реакция на черствое Августино замечание была исключительно негативной. Эльза, сидевшая рядом за кухонным столом, ткнула ее в бок, повариха сказала вслух, что Августа бесчувственная дрянь. Роберт сидел над своим кофе, словно комок нервов, и лишь мрачно посмотрел на Августу.

– Я пошутила, – стала оправдываться Августа. – Пошутить, что ли, нельзя?

– Отвратительная шутка, Августа! – сказала Эльза.

Повариха отвернулась к стоящим на плите кастрюлям: через полчаса должен быть готов обед. Свиное филе с запеченными сливами, картофельное пюре, капустный салат. На сладкое – ванильный крем с соусом мокка. Обед был рассчитан на пять персон, однако за столом, скорее всего, будут трое.

– Молодая госпожа не больна, Роберт, – заговорила Йордан. – Не беспокойся.

Йордан всегда относилась к Роберту с симпатией. Августа посмотрела зло и потянулась за рождественским печеньем. Прислуге обычно разрешалось доедать после праздников остатки рождественской выпечки. Эльза с любопытством взглянула на камеристку.

– Не больна? Но госпожа Алисия всем сообщила, что госпоже Катарине нехорошо.

Йордан подняла брови, это придало ее лицу выражение задумчивости. Конечно, ей известно больше, камеристка наиболее приближена к хозяевам.

– В любом случае, ненормально, что она не ест вот уже сколько дней, – подала голос повариха. – Все, что мне заказывали для бедной девочки, осталось нетронутым.

– И если она не больна, то почему не ест? – спросил Роберт у Йордан.

– Во всем виновата Мари, – пожав плечами, ответила Йордан.

Ее слова тоже не нашли поддержки среди прислуги. Мари ушла за дровами и не могла ничего сказать в свою защиту. Но за время службы в доме у нее появились верные союзники.

– Оставьте Мари в покое, – бросила повариха. – Никакой ее вины нет!

Она убрала с плиты жаркое и вместе с соусом выложила его в фарфоровое блюдо, стоявшее рядом с чашкой Марии Йордан.

– Осторожнее, вы мне все платье забрызгаете!

– Так отодвиньтесь. Я тут работаю.

– Что с госпожой? – наседал Роберт на Йордан. – И при чем тут Мари?

– А ты вообще-то уже накрыл в столовой? – вставила Августа, прежде чем Йордан что-то ответила.

– Разумеется, – пробурчал Роберт.

– А теперь будь добр, займись сервировкой, сейчас начнут обедать.

– Я сам знаю, что мне делать! – прикрикнул он на Августу. – Перестань командовать, всезнайка!

Все застыли от ужаса, потому как еще ни разу не слышали крика от всегда уравновешенного Роберта. Именно в этот момент с большой корзиной дров в кухню вошла Мари. Она поставила корзину на пол и, поняв, что что-то не так, замерла в дверях. Августа была бледная, словно полотно, глаза, напротив, угрожающе горели.

– Поосторожнее, Роберт Шерер. Поосторожнее, иначе пожалеешь.

Роберт уставился на нее так, будто вот-вот ударит. Затем резко вскочил со своего стула и побежал к служебной лестнице. В дверях он чуть не столкнулся с фрейлейн Шмальцлер.

– Роберт! Вы опаздываете, в столовой вас уже ждут.

– Прошу прощения. Сию секунду поднимаюсь!

Шмальцлер посторонилась, дав ему пройти, сама же обратилась к происходящему в кухне. Мария Йордан допила свой кофе, подчеркнуто медленно взяла с тарелки пряник, затем встала и пошла в прачечную выводить жирное пятно с кожаной перчатки госпожи.

– Сейчас нужно разобрать елку и вынести ее из красной гостиной во двор, – объявила экономка.

Августа с Эльзой ответили, что еще вчера хотели спросить, сколько еще елка будет там стоять, ведь весь ковер в иголках. Когда обе вышли, взгляд Шмальцлер упал на Мари. Девушка подтащила корзину с дровами к плите и стало аккуратно складывать их в специальную нишу.

– Мари, когда закончишь, вымой руки и поднимись ко мне в комнату.

– Слушаюсь, фрейлейн Шмальцлер.

Экономка удовлетворенно кивнула, сделала Брунненмайер комплимент по поводу изумительных ароматов. И ушла.

Мари молча складывала дрова. Брунненмайер носила блюда и тарелки к лифту и, дергая за колокольчик, давала знак Роберту. Мари, не отрываясь от работы, слушала легкое скольжение и постукивание лифта.

– Придираются они, девочка, – вздохнула повариха. – Не твоя вина, что молодая госпожа к тебе прикипела. А Йордан… она знает больше, чем говорит. И никогда не любила тебя, никогда. Ревнует потому что, вот и все дела.

Мари почти не слушала. В последние дни она мало спала, но усталости не чувствовала, скорее, какое-то странное ощущение – она будто парила над землей. Она пока не решилась на последний шаг – тот самый, который был необходим, чтобы не потерять самое себя. Она влюбилась. Такой несчастной любовью, на какую только способна молоденькая девушка. Кухарка влюбилась в своего господина. Ничего, кроме несчастья, это не сулило. Ни для молодого господина, ни для нее самой.

Ко всему добавилась эта горькая история ее матери, в которой директор Мельцер сыграл определенную роль. Конечно, он был вправе потребовать назад свои деньги, с этим никто не спорил. Но он поступил жестоко, забрав все, в том числе самое необходимое. Согрешил, как сказала старая Дойбель. Лучше было покинуть виллу. Возможно, тот факт, что Шмальцлер вызвала ее к себе, был знаком судьбы.

Она вымыла руки, как просила ее экономка, и сняла грязный фартук. Стоя перед дверью кабинета, она раздумывала о том, придется ли ей при увольнении оставить пальто и добротные сапоги. Платья и фартуки она обязана вернуть, но пальто и сапоги были, в конце концов, получены в дар.

Фрейлейн Шмальцлер сидела за письменным столом, разложив перед собой бумаги. Когда Мари вошла, экономка подняла на нее глаза и сунула перо в чернильницу.

– Мари. Ну наконец-то. Входи и закрой за собой дверь. Садись и слушай меня внимательно, поскольку я должна сообщить тебе кое-что, что тебя удивит.

Мари вопреки требованию сесть осталась стоять. Сейчас ей понадобится все мужество, иначе ничего не получится.

– Мне тоже нужно вам кое-что сообщить, фрейлейн Шмальцлер. Я не хотела бы с этим…

Экономка нетерпеливо отмахнулась. Дело было слишком срочным, чтобы выслушивать сейчас жалобы кухарки.

– Мы все уладим, Мари. А сейчас послушай меня.

– Нет, я хочу…

– Тихо! Госпожа Мельцер намерена изменить твой статус. Это будет другая – лучшая – позиция. Должна заметить, еще никому на моем веку не везло столь чудесным образом.