Ани Сетон - Омела и меч
Квинт улыбнулся. Он понимал, что Дион болтает, чтобы дать ему возможность прийти в себя, и вскоре он убедился, какая проницательность таится за легкомысленной болтовней молодого человека.
— Я из Неаполя, — рассказывал Дион, — во мне течет греческая кровь. А Фабиан, — он с притворным пренебрежением ткнул другого гонца под ребро, — проклятый галл, но при этом совсем не плохой парень. Нам пришлось довольно близко познакомиться.
— Я думаю, — сухо сказал Квинт. Оглядевшись, он заметил несколько обитых железом запертых сундуков. Дион сидел на одном из них. И объяснил, когда Квинт подошел поближе, что здесь находится гарнизонная казна, имперские деньги на жалованье легионерам. Священные эмблемы, знамена и значки были аккуратно сложены в углу… Больше никакой обстановки в этой небольшой комнате не было. Не имелось и окон. Зато, к счастью, здесь проходила труба с подогретым воздухом, спасавшим от сырости. А рядом с сухарями и вином стояла лампа. — Бальб следит, чтоб у нас был свет и достаточно пищи, так что тюрьма не так уж и плоха, — признал Дион. — Нас могли бы бросить и в подземелье.
— Постум не мог бы этого сделать, не объяснив положения множеству людей, — медленно произнес Квинт. — Уверен, на свой лад он столь же безумен, как несчастный Валериан.
— Нет, — сказал Фабиан. Его худое, веснушчатое лицо стало задумчивым. — Префект не безумен, но он запуган… запуган ответственностью. Типичный образ мысли германца. Я воевал среди них, и хорошо их знаю — они превосходно исполняют приказы, да и отдают их — пока над ними есть кто-то, указывающий, что делать.
— Губернатор Светоний и велит префекту, что делать, — возразил Квинт.
— Да, но Постум никогда не видел губернатора, а воображения у него не больше, чем у быка. Все, что он действительно знает, и что его заботит — это его собственный легат и его собственный легион. Он любит и защищает Валериана, который, как я слышал, выpoc в том же прирейнском поселении, что и он.
Квинт вынужденно кивнул.
— Все это очень хорошо — и я думаю, что с точки зрения префекта он страдает во всю меру своих комариных мозгов… но что нам теперь делать?.. и, что гораздо важнее, что сможет сделать Светоний без легиона.
— А это, — сказал Дион, поудобнее усаживаясь на сундуке и приподняв бровь, — мы с Фабианом в основном и обсуждаем. Но, полагаю, прежде, чем ты присоединишься к нашим блестящим, но совершенно бесполезным дискуссиям, тебе, друг, следует немного поспать. — Он указал на каменную плиту возле груды штандартов. — Вот удобное местечко, пока что не занятое. Я говорю, пока что, поскольку мы не знаем, когда от губернатора может прибыть еще один гонец и оказаться в беспримерной гостинице Постума! Вот, — его тон стал более деловым, — возьми мой плащ и обвяжи голову, потому что я вижу, твой ушиб все еще болит.
— И будет болеть, если ты не прекратишь трещать, балаболка ты южная! — усмехнувшись, прервал его Фабиан. — Я-то сам неразговорчив…
Но вы оба замечательные парни, с благодарностью подумал Квинт. Но это был единственный луч света в безысходной тьме. Перед тем, как заснуть, он успел подивиться иронии судьбы. После всех опасностей, которые он сумел избежать — от британцев, от Боадицеи, после всех дней опасного путешествия по вражеской стране — каково было оказаться заключенным, с разбитой головой, в самом сердце того, что представлялось ему безопаснейшим местом Британии — римской крепости прославленного Августова Второго легиона!
Днем он проснулся, но, конечно, никакого света в комнате, кроме лампы, не было. Квинт, чувствуя себя много лучше, поднял голову и увидел, что Дион с Фабианом играют в шашки разноцветными обломками сухарей. Доску они начертили на крышке сундука маленьким столовым ножиком, который дал им Бальб взамен отобранного оружия.
— Моя игра, — сурово сказал Фабиан, отправив в рот одну из «фигур». — Теперь ты должен мне сорок тысяч сестерций. Запомни!
— О нет, Фабиан, ты обсчитался, — запротестовал Дион, с напыщенным видом нацарапывая черточки на стенах. — Сорок одну тысячу. Ты забыл про ставки на мушиных бегах, когда моя муха позорным образом попала в вентиляцию!.. Привет! — он обернулся к Квинту. — Проснулся наконец?
— Угу, — зевнул Квинт, приподнимаясь, и осторожно пощупал шишку на голове. — И страшно рад обнаружить, что у меня такие богатые товарищи. Удивляюсь, как это вы не подкупите Бальба и весь легион заодно.
— Да, верно, — хохотнул Дион. — Только, боюсь, число черточек на стене их не впечатлит. Вся наша наличность — четыре медяка на двоих. А у тебя?
— Немного лучше. Мне дали денег на дорогу, но я… кажется, не особо потратился.
— Расскажи-ка о своих приключениях с самого начала, — серьезно произнес Фабиан. — Мы тут просто убивали время до твоего пробуждения.
Два гонца, естественно знали мрачную историю римских неудач до отбытия Фабиана из Лондона, и внимательно слушали повествование Квинта о марш-броске на юг, о речи губернатора перед офицерами, о бойне в Лондоне и том, как Квинт добровольно вызвался стать гонцом. Даже жизнерадостное лицо Диона вытянулось.
— Плохи дела, — тихо сказал он. — Только боги судьбы знают, что сейчас происходит с войсками Светония. Ты говоришь, он собирался идти на север к Темзе и ждать соединения со Вторым? Давно ли ты вышел.
— Ну… — Квинт начал подсчитывать. — Я выехал днем в понедельник, и прошло… сейчас вспомню… два с половиной дня. Сегодня должен быть четверг.
— Но сегодня пятница, — сказал Фабиан, взглянув на зарубки, отмечавшие дни.
Квинт недоверчиво уставился на него. Его густые черные брови сдвинулись.
— Меня все время мучает странное чувство, будто я как-то потерял день. Ничего не понимаю.
— Возможно, из-за удара по голове, — добродушно сказал Дион. — Из-за этого все путается. И вообще, это неважно.
Квинт знал, что шишка на голове здесь ни при чем, но промолчал. Нужно было решить более насущные проблемы.
— Каковы, по вашему мнению, намерения префекта? Просто держать нас здесь до бесконечности, пока — или если — Валериан не излечится от безумия?
Молодые люди кивнули.
— Таково мое предположение, — добавил Дион. Последовало мрачное молчание, затем Квинт произнес:
— Если бы могли как-то передать трибунам наши послания…
Фабиан покачал головой.
— Сомневаюсь, что из этого выйдет что-то путное. Они, в основном, германцы, как и большая часть легионеров. Не думаю, что они взбунтуются против своего командира, особенно, если Постум скажет им, что письма поддельные, а я считаю, что он, свиноголовый тупица, заставляет себя в это верить.
Квинт вздохнул, подавленный неопровержимостью этих доводов. Снова последовала пауза. Затем Квинт вскочил и яростно крикнул:
