Розмари Роджерс - Связанные любовью
Княгиня Мария, конечно, большая любительница политических интриг и мастерица по части сомнительных игр, но ей, Софье, коварство претило всегда.
Возможно, именно поэтому ее план так постыдно провалился, а сама она оказалась в столь плачевном положении.
— Как вы смеете говорить такое? — попыталась возмутиться Софья, но получилось неубедительно и фальшиво. — Я не воровка.
— Воровка. — Он схватил ее за подбородок. — И лгунья в придачу.
Очередное обвинение вывело ее из себя; смущение и неловкость отступили перед вспыхнувшим внезапно гневом. Каковы бы ни были ее прегрешения, она всего лишь защищала свою мать и императора.
На ее месте Стефан поступил бы точно так же.
— Клянусь, если вы сейчас не отпустите меня, я…
— Что? — усмехнулся он.
И тут нервы не выдержали. Усталость, страх, раздражение — все собралось вместе, но стерпеть еще и унижение она уже не могла.
Не думая о последствиях, Софья опустила голову и впилась зубами в его руку между большим и указательным пальцами.
Стефан вскрикнул от неожиданности, но уже в следующий момент унизительно легко подхватил ее на руки, пересек комнату, бросил на кровать и, прежде чем она успела перевести дух, упал сверху, придавив ее своим немалым весом.
— Чертова кошка, — прохрипел он с выражением, от которого по спине побежали мурашки.
— Будьте вы прокляты. — Софья уперлась ладонями в широкую грудь и с тревогой ощутила разливающееся внизу живота тепло. — Почему вы не оставляете меня в покое?
— Вы знаете почему, — ответил Стефан, шаря голодным взглядом по раскрасневшемуся лицу. — К тому же у вас есть то, что принадлежит мне.
Она метнула взгляд в угол комнаты, где лежал багаж.
— И что же это?
Он усмехнулся:
— Этого я еще не знаю. Но узнаю. И уверен, обыск доставит мне большое удовольствие.
— И вы обвиняете меня, дочь княгини, в воровстве, не зная, что именно я украла, и не имея никаких доказательств в поддержку вашего обвинения?
— Да.
Ее ладони скользнули по мягкой ткани рубашки и остановились на плечах. Она даже вздрогнула, ощутив крепкие как камень мышцы.
Нет, Стефан не был изнеженным аристократом, за которого его принимал незнакомец с ножом. Это был человек, держащий на своих плечах все поместье.
— Вы ведете себя возмутительно, — выдохнула она.
— Я только начал. — Он наклонился и потерся губами о ее горячую щеку. — Вы даже не представляете, на что я способен.
— Стефан, не надо.
— Зачем вы приезжали в Мидоуленд?
— Я приехала не в Мидоуленд. Я приехала в Англию с визитом к лорду и леди Саммервиль… — Она запнулась — Стефан потянул за ленточку, удерживавшую воротничок. — Прекратите.
— По ленточке за каждую ложь, моя голубка, — усмехнулся он. — Итак, зачем вы приезжали в Мидоуленд?
— Я уже сказала…
Он потянул за вторую ленточку, и тяжелая ткань платья раскрылась. Под платьем у нее была сорочка. И больше ничего.
— Мне нужна правда. Софья облизнула губы. Сердце тяжело ухало.
— Съездить в Англию попросила мать.
— Именно в Суррей?
— Да.
— Зачем? Смотреть в глаза, придумывая очередную ложь… какое наказание. Она отвела взгляд.
— Надеялась, что мне удастся найти в Англии подходящего жениха, потому как всем ухажерам в России я отказала.
— Ну-ну, — прошептал он, управляясь со следующей ленточкой. — Девица вашей красоты и вашего положения не стала бы искать жениха в деревне. Вы могли бы блистать в лондонском свете.
Она фыркнула — какое дурацкое слово.
— Я не из тех, кто блистает.
— Не могу согласиться. — Его взгляд спустился по вырезу рубашки и задержался на темнеющих под тонкой тканью сосках. — Меня так вы просто ослепили.
Она задвигалась под ним, подчиняясь разворачивающейся пружине желания.
— Вы…
Закончить не удалось — он захватил губами сосок, вжимая в тело влажные кружева, запуская под кожу восхитительную дрожь, обжигая своей страстью.
— Скажите правду.
Ее пальцы уже запутались в его волосах, а тело беспомощно отзывалось на каждое прикосновение.
— Не могу. Стефан перенес пытку на другую грудь.
— Почему?
Софья попыталась раздвинуть обволакивавший ее туман наслаждения.
— Потому что моя мать в опасности.
Он сделал что-то такое, отчего она застонала и выгнула спину.
— Я поклялась не говорить.
— Как удобно.
— Шутите? Какое уж удобство…
— Бедняжка, — усмехнулся он, развязывая последние ленточки и стягивая вниз тяжелое платье. — Пожалеть?
— Что вы делаете? — едва слышно прошептала она, теряя остатки рассудка под его непрекращающимися ласками, чувствуя, как охватывает ее всю сладостная дрожь, как плавятся в жаре его прикосновений руки и ноги и как нарастает неудержимое желание принять его в себя и раствориться в накатывающей волне.
— Что ж, правда подождет, — прорычал Стефан, покрывая ее грудь печатями поцелуев, — а вот я ждать уже не могу.
Воздух вырвался из легких, и сердце замерло на миг.
— О… Стефан приподнялся.
— Чтоб вас…
— Что такое? Я ничего не сделала.
— Вы лишили меня покоя. С того самого дня, как приехали в Суррей. Кроме вас, я ни о чем не могу думать. Забросил дела, забыл о поместье и брате.
— Если вы не забыли, я уехала из Мидоуленда. Так что можете располагать собой по собственному усмотрению и заниматься чем хотите.
— Не будет мне покоя, пока не избавлюсь от этого проклятого желания. — Он впился в нее безжалостным поцелуем палача. — Я хочу изгнать вас из своих мыслей.
— Вы избрали для этого не самые подходящие средства… — начала Софья и осеклась — Стефан ухватился за лиф рубашки и одним рывком разодрал ее надвое. — Что вы наделали?
— Куплю другую. — Он едва не задушил себя, срывая платок. — Куплю целый гардероб. Только поцелуй…
И она поцеловала — вопреки всему.
Молния в нее не попадала, но теперь Софья представляла, что чувствует тот, в кого бьет небесная стрела.
Еще дрожа после жестокой любовной схватки, она перевела дух, когда Стефан скатился с нее на простыню и затих. Внутри колыхалось бесконечное море наслаждения.
Боже…
В отличие от их первой ночи, когда Стефан был мягок и нежен, теперь он явил всю силу, всю ярость, всю мощь своего желания, которое выплеснулось сразу, одним гремящим водопадом, ошеломившим ее радужным сиянием неведомых доселе ощущений.
Она еще раз вздохнула и, повернув голову, встретила его взгляд.
Мир на мгновение остановился. Тесная комната с потертой мебелью, звонкое щебетанье птиц за выходящим на задний двор открытым окном, мучительное беспокойство из-за того, что ее поймают еще до русской границы, — все померкло и отступило.
