Розмари Роджерс - Связанные любовью
— Что-нибудь еще, господин?
Англичанин уже собирался отпустить его, но теперь вдруг заколебался.
Обстоятельства сложились так, что ему пришлось отпустить Софью, но это еще не значило, что он не мог утолить разгорающийся голод.
Женщины, нуждавшиеся в его особенном внимании, находились всегда.
— Вообще-то да. — Холод, обволакивавший его душу, начал отступать. Кровь. Сладкая кровь. — Отведи меня к своей матери.
Глава 10
Утро следующего дня застало Софью все в том же номере отеля, где она, теряя остатки терпения, расхаживала из угла в угол по протоптанному едва ли не до дыр ковру. Тишину нарушал только шорох черного крепового платья. Пальцы нервно перебирали черные ленточки шнуровки, спускавшейся от глухого воротничка до талии.
Подождав, пока молчаливый Петр выйдет из комнаты и закроет дверь, Софья повернулась и в отчаянии посмотрела на служанку.
— Теперь я уже не сомневаюсь, что нам посчастливилось найти самого неуклюжего колесника во всей Франции.
— Тупица, — пробормотала служанка. — Я уже вообще сомневаюсь, что он умеет чинить колеса.
— Я и сама задаюсь тем же вопросом. Пожалуй, дам время до завтрашнего утра и, если не успеет, потребую сменить колесника. — Софья потерла гудящие виски. С тех пор как они выехали из Мидоуленда, она ни разу толком не спала, и постоянное беспокойство уже начало сказываться. — Проклятье.
Подойдя к госпоже, девушка погладила ее по спине.
— Что толку горевать из-за того, чего не изменишь? Все равно мы уже скоро будем дома. И ни одна живая душа не знает, что мы в Париже.
— Не знает, — согласилась Софья, хотя и без недавней уверенности.
Да и откуда ей взяться, этой уверенности, если, выйдя из номера, она постоянно ощущала на себе чужой, злой глаз? Да и в вещах успели порыться, причем не один раз.
Конечно, неуловимый наблюдатель мог быть всего лишь плодом разгоряченного воображения, а вещи, скорее всего, трогали горничные, когда убирали в номере, и все же желание выехать из Парижа как можно скорее крепло с каждой минутой.
— Ни одна живая душа, — повторила она.
Служанка сочувственно улыбнулась.
— Вам надо принять горячую ванну. Сразу почувствуете себя лучше.
— А ты?
— О, мне есть чем заняться. — Глаза у служанки заблестели. — Петр порвал сюртук, и я обещала, что зайду к нему и наложу заплату.
Софья удивленно моргнула:
— Вот как?
— Раз уж мы задержались в Париже, почему бы не провести время с удовольствием? Безобидный флирт никому не повредит.
— Конечно.
В душе шевельнулось что-то похожее на зависть. Безобидный флирт. Для женщины ее положения это что-то невозможное. Даже непостижимое. Большинство мужчин рассматривали ее исключительно как приз в политической игре, ценное приобретение, а единственный, кто увидел в ней желанную женщину, наверное, презирает ее и ненавидит. Она решительно тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли, и натужно улыбнулась.
— Иди.
Служанка подмигнула и выпорхнула из комнаты.
Оставшись одна, Софья подумала, что было бы неплохо немного прогуляться, но тут же отбросила эту мысль и, вняв голосу рассудка, поднялась в номер. Рано или поздно карету все же отремонтируют, а до тех пор лучше не подвергать себя ненужному риску.
Достав из шелковой сумочки ключ, она вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Что ж, возможно, горячая ванна не такая уж плохая идея. По крайней мере, можно будет на время избавиться от жуткого черного платья.
Софья едва переступила порог и закрыла за собой дверь, как чья-то рука закрыла ей рот.
Захваченная врасплох, она даже не попыталась сопротивляться; к тому же страх отнял все силы. В то время как одна рука по-прежнему зажимала рот, другая крепко обхватила ее за талию. В следующий момент напавший наклонился к ее уху, и Софья вдохнула знакомый мужской запах.
— Неужели вы и впрямь рассчитывали, что обворуете меня и сумеете ускользнуть?
Стефан.
Она вздрогнула, испытав вдруг взрыв самых противоречий эмоций — изумления, злости, странного облегчения.
Нет, невозможно. Откуда ему здесь взяться? Как он мог узнать? Отгоняя лезущие в голову картины их последней встречи, Софья попыталась высвободиться из беспощадных объятий.
Разумеется, он не уступил. Только рука переместилась со рта к горлу.
— Отпустите!
— Никогда, — прохрипел он, и его горячее дыхание обожгло щеку и отдалось волной наслаждения, прокатившейся вниз по спине. — Однажды вы уже сбежали от меня, но больше не получится.
Софья закрыла глаза. За все последнее время не было и ночи, когда она не лежала бы с закрытыми глазами, вспоминая каждое его прикосновение, каждый поцелуй, каждое слово. Преодолевая боль одиночества, она утешала себя тем, что ее последним воспоминанием о Стефане стало его прекрасное лицо, лицо счастливого любовника, уснувшего рядом с любимой.
И вот теперь весь прекрасный храм воспоминаний угрожала разрушить клокотавшая в нем ярость.
— Как вы нашли меня?
— Один из моих арендаторов случайно заметил вашу карету на дороге в Дувр. — Голос его прозвучал негромко, с угрожающей ноткой. — Не нужно большого воображения, чтобы понять, что вы собираетесь сбежать в Париж.
— Вы еще не объясняли, как нашли отель.
— Узнал, что у одной молодой вдовы на подъезде к Парижу сломалось колесо. Стал проверять колесные мастерские в этой части города, увидел вашего возничего и проследил за ним.
Проклятая карета. Если бы не дурацкое колесо, они уже давно бы катили на восток, и Стефан никогда бы их не догнал.
— Ловко.
— Не особенно. — Хватка ослабла, и дышать стало легче. Пальцы, только что сжимавшие горло, теперь поглаживали нежную кожу. — Если бы я не поддался вашим чарам, не поверил вашим ангельским глазкам и не соблазнился телом, созданным, дабы обольщать и мучить мужчин, вы никогда бы от меня не сбежали.
Она стиснула зубы, запрещая себе отвечать на его ласки.
— О каком бегстве вы говорите, ваша светлость? Я не ваша пленница.
Он легонько укусил ее за мочку уха.
— Будете называть меня Стефаном. И отныне вы — моя пленница.
— Вы не имеете на меня никаких прав.
— Неужели? Не забывайте, что герцог в пределах своих владений несет на себе обязанности мирового судьи, а значит, я имею полное право задержать бесчестную воровку и возвратить ее в Суррей.
Щеки вспыхнули, как будто под ними разлилось жидкое пламя. Боже, о чем она только думала, когда позволила матери вовлечь себя в это безумное предприятие?
