Мэри Патни - Розы любви
Обдав их мощной волной воздуха, черный предмет пронесся мимо, всего в нескольких дюймах от Оуэна. Шахтер и бровью не повел. Никлас с облегчением вздохнул, увидев, что это всего лишь корзина с углем. Однако если бы канат, на котором они висели, раскачивался с большей амплитудой, одного из них вполне могло бы задеть. Да, этой шахте явно требовались лебедка с паровым двигателем и железные клети для подъема и спуска шахтеров.
Минуты через две их движение замедлилось, и канат остановился на расстоянии нескольких футов от ревущего вентиляционного огня. Вылезая из петли, Никлас увидел, что они находятся в просторной галерее. В нескольких футах от них черные от угля фигуры загружали очередную корзину.
— Это место имеет явное сходство с геенной огненной, которую с таким воодушевлением описывал мне ваш отец, — заметил Никлас.
Губы Клер тронула легкая улыбка.
— Тогда вы должны чувствовать себя здесь как дома, Старый Ник.
Никлас улыбнулся в ответ, хотя, по правде говоря, вовсе не чувствовал себя здесь как дома. Цыганская половина его души всегда жаждала вольного воздуха и открытого пространства, а в шахте не было ни того, ни другого. Он закашлялся, заморгал слезящимися от дыма глазами и ясно вспомнил, что в детстве любопытство ни разу не толкнуло его спуститься в шахту.
— Мы пойдем в западную лаву, — сказал Оуэн. — В тех местах не так людно.
От главной галереи отходило полдюжины выработок. Направляясь к той, что вела на запад, они обошли несколько тележек, груженных углем Каждую из них толкали два подростка.
— В такой тележке — пять центнеров[6] угля, — сказал Оуэн. — Ребят, которые их толкают, называют откатчиками.
В больших шахтах тележки толкают по рельсам — это облегчает работу.
Они вошли в нужный штрек: впереди шел Оуэн, следом Клер, за нею Никлас. Потолок штрека был так низок, что Никласу приходилось двигаться согнувшись. Он шел, чувствуя сырой запах камня, так непохожий на аромат свежевспаханной земли.
— Одна из главных опасностей — это рудничные газы, — бросил через плечо Оуэн. — Удушливый газ скапливается в заброшенных выработках; он парализует дыхание и может стать смертельным. Гремучий газ еще хуже, потому что взрывается. Когда его становится слишком много, один из наших заползает в забой и поджигает его, а сам ложится плашмя, чтобы огонь прокатился над ним.
— Господи Иисусе, да это же чистое самоубийство! Оуэн повернул голову и укоризненно посмотрел на Никласа.
— Что верно, то верно, но это вовсе не значит, что вы можете поминать имя Господа всуе. Даже если вы и лорд, — добавил он с лукавым огоньком в глазах.
— Ты же знаешь, я всегда этим грешил. Ладно, впредь постараюсь следить за своим языком, — пообещал Никлас.
Ему пришло в голову, что Клер, возможно, чувствует то же, что и Оуэн. Пожалуй, в будущем стоит кое-какие фразы говорить по-цыгански. — Вообще-то я слышал о том, что гремучий газ можно выжигать, но думал, что от этого способа давно отказались, потому что он слишком опасен.
— В этой шахте все делают по старинке, милорд, — сухо ответил Оуэн.
— Если ты собираешься выговаривать мне за то, что я всуе поминаю Господа, придется тебе оставить «милорда» и снова называть меня Никласом — Он вытер потный лоб фланелевым рукавом. — Здесь действительно теплее, чем наверху, или мне это кажется?
— Вам это не кажется, — ответила Клер. — Чем глубже шахта, тем в ней жарче. — Она бросила взгляд через плечо. — Как-никак, чем глубже, тем ближе к геенне.
Никлас улыбнулся, но улыбка продержалась на его лице лишь до тех пор, пока он не наступил на какой-то мягкий предмет, который вдруг громко пискнул и бросился прочь, стуча когтями. Пытаясь удержать равновесие, Никлас ударился головой о потолок и тут же согнулся вдвое, ругаясь на чем свет стоит. Однако ругался он по-цыгански. Клер встревоженно обернулась.
— С вами все в порядке? Он осторожно ощупал голову.
— Если б не слой ваты в шляпе, я бы вышиб себе мозги. На что это я наступил?
Она коснулась его лба прохладной рукой.
— Наверное, на крысу. Их здесь тьма. Оуэн, который тоже остановился, добавил:
— И они очень наглые. Случается, вырывают еду прямо из рук.
Никлас снова зашагал вперед.
— Неужели никому не пришло в голову привести в шахту кошку?
— Кошек здесь несколько, и у них очень сытая жизнь, — ответила Клер. — Но крысы и мыши все равно не переводятся.
Послышался неясный металлический стук, затем впереди показался поворот. За ним оказалась металлическая дверь, перекрывающая путь. Оуэн крикнул:
— Хью, отвори дверь!
Дверь со скрипом открылась, и из-за нее высунулся мальчик. Маленький, лет шести.
— Мистер Моррис! — радостно воскликнул он. — Давно я вас не видел.
Оуэн остановился и ласково взъерошил мальчугану волосы.
— Я работал в восточной лаве. Ну, как жизнь? Как работа?
— Работа-то легкая, — грустно ответил Хью, — но уж больно одиноко сидеть весь день в темноте. И крысы, сэр. Они такие противные.
Оуэн взял одну из своих свечей, зажег се и протянул мальчику.
— Разве отец не даст тебе свечу? Хью покачал головой.
— Он говорит, что они слишком дорогие для парня, который зарабатывает только четыре пенса в день.
Никлас нахмурился. Этот ребенок работает в таком аду всего за четыре пенса в день? Ужасно…
Оуэн вынул из кармана леденец и протянул его Хью.
— Увидимся на обратном пути. Они вошли в дверь и двинулись дальше. Когда Хью уже не мог их слышать, Никлас спросил:
— Какого черта такой маленький ребенок делает в шахте?
— Его отцу нужны деньги, — зло сказала Клер. — Мать Хью умерла, а его отец, Най Уилкинс — жадная пьяная скотина, он привел мальчика в шахту, когда тому было всего пять лет.
— Половина здешних шахтеров ходит в молельню, а другая половина — в кабак, — добавил Оуэн. — Пять лет назад наша Клер встала в молельне и сказала, что дети должны ходить в школу, а не работать в шахте. Обсуждение было очень бурным, но в конце концов каждый мужчина в Сионской молельне обещал, что не пошлет своих детей на шахту, пока им не исполнится десять лет.
— Да, осадить ее посмеет только очень смелый мужчина, — заметил Никлас. — Жаль, что меня там не было. Вы молодец, Клер.
— Я делаю то, что могу, но этого слишком мало, — мрачно сказала она. — В шахте до сих пор работает по меньшей мере дюжина мальчиков такого же возраста, как Хью. Они целыми днями сидят в темноте у дверей, которые открывают и закрывают доступ воздуха в выработки.
Они прошли мимо штрека, вход в который был забит доской.
— Почему вход в эту выработку заколочен? — спросил Никлас.
