Мередит Дьюран - Обмани меня дважды
Марвик поморщился. Ради семьи он действительно надеялся, что союз Майкла и Элизабет окажется удачным. Гарри Уинторп, прямой наследник, был годен лишь на мошенничество, бродяжничество да на оперные сплетни.
– Я уже почти все прочла, – с неожиданной для нее робостью промолвила миссис Джонсон. – Надеюсь, завтра закончу.
– Завтра… – эхом отозвался герцог. Почта приходила в дом десять – двенадцать месяцев, а экономка умудрилась прочесть эти письма и сделать по ним пометки всего за какие-то недели.
Щелчком ногтя герцог сдвинул в сторону верхний лист. В аккуратные столбцы она вписала конечный результат жизни, с которой он покончил, бросив ее, уйдя от нее: все прошения о милости, важные обращения, попытки втереться в доверие.
«Мистер Стивен Потмор, 4 сентября. Ваше здоровье, беспокойство, добрые пожелания».
Герцог откашлялся.
– Вы – очень полезный работник, не так ли? Насколько я помню, леди Риптон упоминала это умение; эксперт по переписке – назвала она вас. – Подняв голову, он увидел, что экономка, опустив глаза, находится в нерешительности.
По крайней мере она не села. Это уже что-то.
– Садитесь, – сказал герцог.
Когда она села, их глаза встретились. Герцог свой взор не отвел, а Оливия отвела.
Никто так не краснеет, как рыжеволосые. Марвику казалось, что он видит каждый капилляр, расширяющийся под ее кожей.
Он взял себя в руки. Отношения между хозяином и служанкой выходят за рамки приличия. Конечно, временами такое случается, это неизбежно. И то, как господин справлялся с ситуацией, зависело от того, насколько добропорядочным и честным человеком он был. Его отец, к примеру, был классическим развратником – вечно хватал одну, смотрел на другую, кем бы она ни была, сколько бы свидетелей это ни видели – его дети, его гости, его жена…
Честно говоря, Аластер был не слишком против этого, потому что измены не очень-то волновали его мать: Элайза де Грей святой не была, что бы там сейчас ни говорил ее младший сын. Мальчиком Аластер видел, как она ночами выбегала из комнат других мужчин, полагая, что по дому в это время никто не ходит.
Нет, если что его и тревожило, так это то, что отец вполне соответствовал карикатуре с изображением крупного, озабоченного аристократа. Покойный герцог Марвик всегда очень много говорил о благородном принципе, согласно которому «noblesse oblige» – «положение обязывает». Но на деле он был живым воплощением скетча из юмористического журнала «Панч» – этакая грязная шутка для школьников. Его развод, гнусные детали его любовных приключений и обвинения его жены – все это много месяцев служило темой для заголовков на первых страницах изданий.
Аластер помнил, какую гордость испытал, когда ему удалось преодолеть это грязное наследие. Как самодовольно радовался собственным добродетелям.
И вот теперь он смотрит на список писем, оставшихся без ответа. Вопросы от управляющих. Попытки давних союзников завязать дружеские отношения. Предложения от джентльменов, с которыми он успешно вел дела. И всеми этими письмами он пренебрег. И даже сейчас, когда ему напомнили об обязанностях, Аластер не думал о списках земель и доходах от их аренды, об арендаторах, урожае и политике, об обязанностях и о том, как быстро компенсировать его пренебрежение ими.
Признаться, он сейчас не думал даже о своей покойной жене и о мужчинах, с которыми она ему изменяла.
Если уж говорить правду – а она оказалась весьма приятной, – сейчас он думал о своем возбуждении. И о своей экономке.
Герцог посмотрел на нее. По-настоящему посмотрел на нее – в этом пространстве, хранившем воспоминания о жизни, которая уже не имеет к нему никакого отношения. Постоянно терзавшая его ярость, похоже, ненадолго отступила, пропуская вперед интерес, который слуги вызывать не должны, по крайней мере у человека благородного.
Но куда привело его благородство? Более того – и эта странная мысль приковала его внимание, – чего оно лишило его в прошлом?
Джентльмен не должен посматривать на прислугу. Его драгоценное благородство должно было ослепить его, чтобы он не помнил очертаний рта экономки – широкого и более подвижного, чем, вероятно, ей бы хотелось. Неожиданно герцог понял, что он уже практически готов вспомнить расположение ее веснушек. На левой щеке было семь отметок красоты (Могут ли веснушки быть отметками красоты? Внезапно Марвику пришло в голову, что так и есть), рассыпавшихся как звездное скопление Плеяд. На правой щеке красовалось созвездие Кассиопеи, правда, лишенное самой южной звезды.
Джентльмен осудил бы себя за то, что замечает такие детали. «Самая знаменитая надежда Британии» назвал бы веснушки физическим недостатком, потому что, считал герцог, безупречной была его жена, на коже которой не было ни единого пятнышка, и чья темная, лисья красота должна была (так он считал) отгородить от него всех женщин, как и его успехи – всех мужчин от нее.
И только теперь герцог понял, что веснушки – это не физический недостаток, а особая прелесть, соблазн. И хотя многие из его прежних развлечений мертвы, понял внезапно Марвик, у него появятся новые удовольствия – например, такое: восхищаться служанкой, которую его старое «я» даже не заметило бы.
Герцог поерзал на стуле. Его молчание нервировало Оливию, но она выдала себя лишь этим мгновенным замешательством. Еще один вывод: умение служанки владеть собой может соперничать с его собственным самообладанием.
Более того, оно может его превосходить.
«Отдайте мне пистолет», – холодно сказала она. Не испугалась, не вздрогнула.
– Кто вы, миссис Джонсон? – Неожиданно для себя герцог понял, что им движет не подозрение, а нешуточное любопытство. – Что привело вас сюда?
Она сидела прямо, моргая, как сова.
– Я… Я не понимаю вас, ваша светлость.
– Насколько я понял, леди Риптон наняла вас, чтобы использовать ваши способности, многие из которых кажутся весьма выдающимися. И все же вы оставили службу у нее, чтобы искать место горничной. Почему?
Помедлив, Оливия ответила:
– Ну-у… это же шанс поработать на вас, ваша светлость. На герцога Марвика.
– Ложь!
– Если вы будете оскорблять меня… – Ее губы сжались в тонкую линию.
– Тогда вы – что? Да и не сказать, что я не оскорблял вас прежде. – Пожав плечами, он оттолкнул в сторону ее аккуратно написанные заметки. – Ну хорошо, давайте представим, что вас привела сюда моя репутация. И все эти чудесные сказки о моих благородных поступках, о моей деловой активности, о которых писали газеты… – Бог тому свидетель: журналисты обожают его. – Почему вы остались тут? Когда я бросил в вас бутылку, почему вы не развернулись и не сбежали назад к леди Риптон? Только не говорите мне, что она не приняла бы вас. Из ее рекомендаций можно написать целую оду.
