Мередит Дьюран - Обмани меня дважды
– Джонз, скажите мне… – Подняв глаза, герцог увидел, что дворецкий, смотрит на него сияя.
– О! – Джонз в один миг обрел серьезный вид. – Ничего, ваша светлость. – Но на его губах тут же снова появилась улыбка.
– Что вы так глупо улыбаетесь? – Как ни странно, герцог испытал удовольствие. Похоже, к нему вернулась способность читать по лицам – Говори, что у тебя на уме.
– Прошу прощения, ваша светлость… Просто… так замечательно видеть, что вы к чему-то проявляете интерес. – Джонз низко поклонился. – Прошу прощения, это было неуместное замечание. Нижайше молю вас о прощении, ваша светлость, даже понять не могу, что это на меня нашло…
Аластер поднял руку.
– Бросьте, ни к чему это! – Ни к чему притворяться и ходить вокруг да около: последние несколько месяцев его… тут не было.
А теперь у Джонза вид, как у кота, испачкавшегося сливками, потому что он представил… что? Что все стало, как прежде? Что он снова становится дворецким самой большой надежды Британии?
Говорят, что невежество или неведение – это счастье. Только то, что приходит позднее – ошеломляющие разоблачения, – наносит смертельные раны. Он позволил Джонзу пребывать в неведении немного дольше, чем надо.
Аластер встал. Джонз, спотыкаясь, отступал в гостиную.
Боже правый! Экономка права: вся прислуга, похоже, потрясена тем, что он может ходить, как будто все считали, что он лишился этой способности.
– Где сейчас миссис Джонсон? – Эти рекомендации ничего не объясняют. В их свете она кажется ему еще более непонятной.
– Полагаю, внизу. – Джонз заломил руки. – В кабинете. Разбирается с вашей… корреспонденцией? Она заверила меня, что делает это с вашего разрешения.
Внизу.
Герцог мрачно улыбнулся. Очень хорошо. Он не ребенок. Конечно, он может послать за ней. Но пусть слуги видят, что он в состоянии не только встать с кресла, но и… – о, святые чудеса! – спуститься по лестнице.
Он прошел по своей гостиной. Дверь в коридор открылась мгновенно. Нет, не просто мгновенно, а так быстро, что герцог несколько мгновений помедлил, поразившись этому.
Слегка затрудненное дыхание Джонза говорило о том, насколько близко тот был к нему. И лишь присутствие дворецкого за спиной заставило Аластера выйти из гостиной.
В коридоре пахло воском и цветами, как перед похоронами в церкви. Герцогу не захотелось вдыхать этот воздух глубоко в легкие.
Вдоль стен стояла знакомая мебель. Украшенная глазурью ваза, полная роз. Бюст его прадедушки. Масляные картины с изображением битв, давнишних военных побед Англии. Простая прогулка. Короткое расстояние. И вниз – так легко.
Толстый ковер заглушал его шаги. Почему ему так трудно? Он сам предпочел оставаться в своих покоях, его никто не держал там в ловушке. Так почему становится тесно в груди? Подняв руку, Аластер прикоснулся к ряду окон, выходящих на улицу, и холод стекла удивил его, заставил резко остановиться.
Эти стекла были теплыми, когда умерла Маргарет. Он ходил вдоль них несколько месяцев после ее кончины. Ночами они казались ему невидящими глазами, лишенными зрения уличной темнотой. В этой тьме мог прятаться кто угодно, наблюдая за ним.
И что же увидел бы этот подглядывающий, кроме глупца, чье счастье было построено на неведении? Все его достижения были неожиданностями, случайными совпадениями. Его победы были неслучайными – их тщательно планировала его жена.
Как же умно она действовала против него! Это ей следовало быть политиком. Он часто говорил ей об этом, чтобы получить в награду ее совет. Теперь он знал, что, собственно, так оно и было, судя по тому, как она научилась предавать.
Спустя некоторое время он начал избегать окон. Мир Марвика сжался до его личных покоев, потому что там не надо было беспокоиться о том, какое лицо он покажет остальному миру. То, которое он носил до ее смерти, было лживым. То, которое он обнаружил позднее, был невыносимым, гротескным, слишком напоминающим лицо отца, подходящее лишь для того, чтобы прятать его.
Глубоко вздохнув, герцог заставил себя идти вперед. Под руку ему попались перила – устойчивая опора из красного дерева, которая вела его вниз по лестнице. Должно быть третье лицо, которое ему следует примерить. Он не может вернуться к лживому, которое носил когда-то.
Наконец герцог спустился в вестибюль. Не глядя на двустворчатые двери, выходящие на улицу, он повернулся к арочному проему, который вел в восточное крыло дома. Но эти двери досаждали ему, вызывали у него зуд между ключиц, служа то ли предупреждением, то ли искушением, то ли вызывая ассоциацию с топором, который вот-вот упадет на него.
Марвик прошел официальный салон, в котором так часто устраивались приемы. Там он приветствовал гостей, вел в углах переговоры и чувствовал себя чертовски важным. Таким добродетельным и целеустремленным.
Этот дом следует сжечь. Что он из себя представляет, кроме того, что является свидетельством обмана? Дом таит в себе целую историю о том, сколько интереса ко всему проявлял Аластер, как умно строил планы, как глубоко верил в дело, более благородное и значительное, чем он сам.
Как хорошо, что в доме пахнет, как на похоронах.
Вот перед ним показалась дверь кабинета. Герцог ухватился за дверную ручку, как за якорь, и, лишь войдя в кабинет и захлопнув дверь перед лицом Джонза, смог вздохнуть.
Экономка не заметила его. Напевая что-то, она стояла на верхней ступеньке небольшой лестницы и просматривала полки со старыми записями, касающимися управления имением.
Аластера вполне устраивало, что она не услышала, как он вошел. Прислонившись к двери, он ждал, пока его пульс успокоится.
Миссис Джонсон. Очки, строгий пучок, серо-коричневая шерстяная юбка, простая белая блузка – все это принадлежало гувернантке, школьной учительнице, тетушке-старой деве. Но ее молодость, самообладание, ярко-рыжие волосы и ищущие руки – нет.
Что она напевает? Не простенькую мелодию из мюзикла. Неужели это… Бетховен?! С каких это пор служанки, бывшие горничные ходят на симфонические концерты?
– L’ho trovato![4] – воскликнула она торжествующе и вытащила с полки книгу.
Его экономка говорит по-итальянски.
Сунув книгу под мышку, она приподняла юбки, чтобы было удобнее спускаться. У его экономки, говорящей по-итальянски, очень красивые лодыжки. Аккуратный ботиночек нащупал ступеньку пониже. Герцог успел заметить, что чулки на ней кружевные.
Должно быть, леди Риптон очень хорошо платила своей горничной.
Интересно, зачем экономка просматривала хозяйственные записи?
Внезапно Марвика охватило подозрение. Для прислуги она говорит слишком правильно. И ведет она себя совсем не как служанка. Носит кружевные чулки. Говорит сама с собой по-итальянски. И она очень-очень молода.
