На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина
Не простил и не принял выбор Лены и Костя Соболев. Лена подала на розыск еще в конце 1980-х годов, когда это стало возможным. Ей хотелось узнать, как сложились после войны судьбы дяди Отто, Леи, но особенно, конечно, получить хотя бы короткую весточку от Кости. Дядя Лены остался в Челябинске, где завел семью с одной из высланных когда-то из Поволжья русских немок. Они с радостью наладили общение с семьей фон Ренбек и воспользовались их помощью при переезде в 1993 году в Германию.
— На историческую родину, представляешь? — не сдержалась Лена, когда получила от них письмо с просьбой помочь устроиться на новом месте. — Предки дяди Отто приехали в Россию еще в середине восемнадцатого века при Екатерине II! На историческую родину!..
Лена до сих пор считала СССР своей родиной, местом своей силы, своего духа. Местом, где были могилы ее предков, местом, где она родилась. Все взлеты и падения страны она воспринимала как личные успехи и поражения. За годы прожитые в Швейцарии эта страна не стала таким родным местом ни для нее, ни для Рихарда. Но зато Швейцария подарила им общий дом, где они наконец обрели счастье, и за это только Лена была ей благодарна. Развал Союза едва не принес ей инфаркт, настолько было больно видеть происходящее с ее родной страной. Пусть и позволил без страха посетить места ее детства и юности, а также наладить оборванные связи с прошлым.
Что касается Леи, выяснилось, что она действительно осталась инвалидом войны. Потеряв всех родственников в то страшное время, она жила совсем одна. И, к огромному сожалению Лены, умерла в начале 1960-х годов.
А вот у Соболева жизнь сложилась вполне благополучно, как узнала Лена из справки, присланной по ее запросу. После войны он еще несколько лет находился в Саксонии и вернулся на родину только в 1948 году, где в Новосибирске до самой пенсии проработал по профилю инженером-геологом в команде Чернова, «самого главного геолога Западной Сибири» [221]. На его счету было огромное количество разведывательно-поисковых экспедиций и опубликованных научных трудов, а кроме того — наград за труд, в том числе и медаль «За трудовую доблесть», как прочитала Лена с особым трепетом. Костя до последнего стремился проводить время в долгосрочных экспедициях, а не в душном кабинете. Женился поздно, только в конце 1950-х, имел двоих сыновей. Один из сыновей и вел некоторое время переписку с Леной от имени отца, в которой выразил нежелание того иметь какие-либо контакты с Леной в будущем. «По утверждению отца Елена Дементьева погибла в нацистском плену в 1943 году. Любые разговоры о ней очень расстраивают его, а отцу нельзя волноваться после перенесенного год назад инфаркта. С членами семьи нациста Рихарда фон Ренбек он связей никаких не имеет и иметь не желает, так и просил передать вам дословно. Поэтому я убедительно прошу не беспокоить отца впредь»…
«Нациста Рихарда фон Ренбек». Это тогда так больно ударило по Лене, что она не стала ничего говорить мужу про свой неудачный опыт связаться с Костей. И с трудом подавила в себе желание написать в ответ, как Рихард стремился всегда загладить свою вину за прошлое, которую он до сих пор носит в себе. Как отдал часть вывезенных средств Красному Кресту на помощь тем, кто пострадал от войны. Как с помощью посланника СССР в Швейцарии вернул в Союз реквизированные картины, которые обнаружил в ходе ревизии в коллекции матери. В том числе ту самую Мадонну. Но Лена понимала, что ничего не докажет этим, и смысла в этом объяснительном письме не было никакого. Единственное, что Лена тогда отправила в ответ было короткое благодарственное письмо за сообщение о месте захоронения Коли. Если удастся, то уже в следующем году можно будет посетить могилу брата. Лене очень бы этого хотелось, и она по-хорошему даже завидовала Рихарду, что тот мог навестить могилы своих родственников, пусть и в ГДР, в то время как она была лишена такой возможности столько лет.
Они приезжали тогда, в 1991 году, в Саксонию не только увидеть Фрайталь, где Лена провела последние годы войны, и навестить в Дрездене место гибели родственников Рихарда во время безжалостной бомбардировки союзников. Все эти годы в Лене росло желание сохранить память о советских военнопленных, погибших в шахтах Фрайталя. И когда появилась возможность осуществить свои замыслы, она не преминула ею воспользоваться. Рихард поддержал Лену, к ее радости и удивлению, ведь он так не любил касаться прошлого. Для него это было сродни ворошению голыми руками обжигающих углей, как он признавался Лене. Рихард всегда отказывался от каких-либо интервью и встреч с людьми, которых когда-то спас, как член организации «Бэрхен». Отверг и предложение написать книгу воспоминаний, с которым обращались из одного издательства ФРГ. Отказывался от приглашений на встречи ветеранов, которые стали организовывать на территории ГДР с конца 1980-х годов. Хотя откликнулся на предложение стать одним из меценатов «Союза помощи ветеранам войны России», образованного три года назад в Дрездене. И был против предложения детей немецких евреев, спасенных с его помощью от ареста, подать заявку на звание «Праведник мира», с которым они, уже будучи взрослыми, приехали как-то в дом фон Ренбеков в Швейцарии.
— Удо Бретвиц — вот кто, вам нужен, — твердил он тогда, как заведенный, заикаясь от волнения. — Герр Бретвиц и его супруга. Если кто и должен получить это звание, то только они.
— Это просто нонсенс! Как это может даже рядом стоять — мое прошлое в рейхе и это звание?! Исключено! И как только им пришло это в голову? — горячился потом, после отъезда неожиданных гостей, с болью в голосе Рихард. И Лене оставалось только успокаивать его напоминанием о том, что на нем нет такой вины, как на других немцах, осужденных многочисленными трибуналами, прокатившимися по Германии на протяжении десятилетий после войны.
Так во Фрайтале сразу же после объединения немецких земель на их средства установили обелиск, на котором были высечены имена, сохранившиеся на почти истертом листке, бережно хранимом Леной все это время. Так несколько семей смогли найти информацию о своих родственниках, погибших в плену. И так Лену нашла молоденькая журналистка из Москвы, словно почувствовав чутьем репортера, что за установкой памятника советским военнопленным немецкой семьей кроется что-то интересное. Она была настойчива и упряма, как когда-то Лена. И убедила Лену, что их с Рихардом история, до этого скрытая от многих, должна быть рассказана.
История, в которую невозможно было поверить. История, которую невозможно было больше хранить в полумраке прошлого. История, которую Лена все же решилась рассказать при поддержке Рихарда, на протяжении всего интервью державшего ее за руку, не отпуская ни на минуту. Задевающая незажившие до сих пор раны. Будоражащая нервы. Воскрешающая столь многое в памяти.
Лене было невероятно страшно тогда в 1945 году, на дорогах разрушенной Германии. Разум молил повернуть назад. Казалось, на спине огненными буквами горит слово «Предательница», которое однажды бросил в сердцах Костя. Но она упрямо шла проселочными дорогами, обходя города и городки, переходя бродами речушки, прячась при звуке транспорта и стараясь держаться от любых встречных, потому что боялась встречи с солдатами союзников, чей язык вообще не понимала. Спустя время, вспоминая это путешествие, Лена осознавала, что только безрассудство молодости и твердая решимость увидеть Рихарда помогли ей преодолеть этот многодневный путь до Ганновера. А еще как ей повезло в те дни достичь города целой и невредимой, когда к местному населению победители не всегда относились благожелательно. Ей не причинили физического вреда союзники, как это случалось. Ее не ограбили в пути, и она сумела сберечь ожерелье, которое нашла в кармане пальто во Фрайтале, сжимая его всякий раз, когда ей становилось страшно или захватывало с головой отчаяние. Позднее она узнала, что Рихард когда-то купил это украшение в Париже для нее и ухитрился спрятать его во время ареста, когда размыкал объятие. Для него это ожерелье было талисманом, который должен был сберечь ее в будущем и стать напоминанием о нем. Почти все так и случилось. Теперь это ожерелье лежало среди прочих в шкатулке с другими украшениями, подаренными ей Рихардом позже, и она всегда надевала эти камни на годовщину их свадьбы в начале августа. Камни, ставшие талисманом их любви и верности друг другу.
