Николай Бахрошин - Ромео и Джульетта. Величайшая история любви
— Да, но ссориться с инквизицией… Тебе, священнику…
— А мне плевать! — нетрезво рубанул он ладонью. — Думаешь, боюсь?! А я уже ничего не боюсь! Клянусь спасением души, после смерти Джироны я так и не смог оправиться. Моя девочка до сих пор стоит у меня перед глазами, словно это было вчера… Я уже не живу, Умберто, лишь тащу свой крест, ожидая, когда меня призовет к себе Высший Суд!.. Я ведь помню, Умберто, те пиры, что ты закатывал нам, голодным, помню, что ты хороший товарищ и добрый малый… И скажу тебе, старый друг, со всей откровенностью — я не боюсь!
Я видел, в душе он практически не изменился, мой старый товарищ. Все такой же горячий и такой же спорщик. Все так же убежден в праве творить добро по собственному разумению, а не по чужой указке. Понятно, почему служители церкви, сами именующие себя слепыми солдатами Господа, не принимают его, как равного…
* * *— А он надежен? Твой отец Лоренцо? — спросил Ромео.
— Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке, он так же надежен, как каменные дороги древних римлян!
— Ох, не знаю… Понимаешь, отец Лоренцо в Вероне не так давно, но про него уже ползут слухи… Разные… Про чернокнижие, про ворожбу… Не знаю, не знаю…
— Зато я знаю! Клянусь святостью Папы, лучшего священника тебе все равно не найти! А то, что отец Лоренцо попутно занимается медициной, не уводит его дальше от спасения души, чем тебя или меня. Уж мы-то, просвещенные люди четырнадцатого века, способны отличить медицину от чернокнижия и колдовства!
— Пойми, я не за себя боюсь… Но Джули… Она такая нежная, хрупкая…
На мой взгляд, если бы Ромео по силе характера присвоить звание сержанта, то Джульетта, эта девочка, по меньшей мере командовала бы ротой. Но я не стал этого говорить. Иллюзии любви разобьет само время, людям незачем прилагать усилия в этом направлении.
— Что ж, выбор за тобой Ромео. Если ты думаешь, что венчание отца Лоренцо отдаст вас прямиком в лапы князя тьмы…
— Нет, нет, я согласен! Я доверяю тебе, Умберто, и вручаю нашу судьбу в твои руки! — заявил он не без торжественности.
Как я предполагал, уговорить отца Лоренцо труда не составило. Услышав историю влюбленных, он проникся. Сказал, что сделает это от души, а не за плату. А если и возьмет деньги, то не для себя, лишь для продолжения необходимых ему опытов.
Их венчание состоялось в закрытой церкви, под утро, когда рассвет на востоке едва-едва подразумевался.
Церемония, понятно, была совсем простой. Кроме нас четверых присутствовала еще и Кормилица, в которую, для укрепления духа, пришлось влить не менее двух бутылок выдержанной мадеры.
Опытная в таких возлияниях, она пошатывалась, но на ногах держалась.
Ромео не посвятил в тайну даже своих закадычных друзей — Меркуцио и Бенволио. Парень определенно начинал взрослеть, отметил я про себя.
Сам Ромео в то утро был как всегда наряден, строг и бледен. Джульетта… Да, она была красива, непосредственна и безмятежно сияла глазами. Даже простое платье, в котором ей удалось улизнуть из дома, не делало ее менее привлекательной.
За отсутствием отца мне самому пришлось подводить невесту к алтарю. Только тут я почувствовал, что рука Джульетты предательски подрагивает. Значит, не такой уж она была безмятежной, как старалась казаться.
Помню, в церкви было темно, прохладно и гулко. Горело десятка два свечей, лишь слегка разгоняя мрак у алтаря. От их огня трепещущего на сквозняке, по стенам метались черные тени. Все это больше напоминало ночную встречу заговорщиков, чем венчание.
Еще помню, когда Ромео одевал Джульетте кольцо, оно упало и покатилась по каменным плитам, тонко позвякивая. Кормилица пришла в отчаянье и жалобно закудахтала, мол, плохая примета, нехорошо так, неправильно…
Отцу Лоренцо пришлось строго цыкнуть на нее, что в Храме Господа грешно упоминать о приметах. Она, мол, не на рынке с кумушками находится, а в Доме Бога! Приметы, известно всем, происходят от наущений лукавого, и грешно даже упоминать о них в святом месте!
Джульетта, впрочем, одела кольцо на палец мужа весьма ловко. Кормилицу это восхитило, и настроение у нее тут же поменялось в противоположную сторону. Она начала разглагольствовать, что всегда знала, как ловка ее ласточка, как умна и проворна… Ишь как ловко накинула петлю на молодца! Поймала птичку в силки — залюбуешься!..
Отцу Лоренцо пришлось вторично цыкнуть, чтоб придержала язык. Она же не в кабаке, где каждый болтает, о чем в голову взбредет, а перед лицом Господа нашего, где язычок лучше сложить за зубами. Господь, мол, дал нам двое ушей и только один орган речи с прямым намеком, что говорить человеку положено вдвое меньше, чем слушать!
Выглядел он при этом очень внушительно. Старый друг, по-моему, был единственным, кого в этой церемонии вообще ничего не смущало. Словно венчание проходило не тайно, в темноте ночи, а белым днем, на виду у всех. Нарядный в своем облачении, чинный, даже торжественный, отец Лоренцо горел глазами, блестел лысиной в свете свечей и гулко, азартно выпевал всю положенную латынь.
Строгость падре в конце концов пробрала пьяную бабу до дрожи в коленях. Она принялась извиняться и каяться, еще более многословно и путано. Довела падре до того, что он, мне кажется, чуть не сплюнул на пол. Но вовремя спохватился, что не на рынке и не в кабаке.
Потом мы с Кормилицей поставили свои подписи, как свидетели брака. Точнее, подпись поставил я. Кормилица писать не умела, вывела гусиным пером жирный крест, полюбовалась на него и вдруг забеспокоилась, не перепутают ли его с другими, похожими.
Отец Лоренцо сам вывел рядом с крестом ее имя, и проворчал, что Господь разберет, где чей крест. А не разберет — найдет, у кого спросить…
Вот и вся церемония. Так наши влюбленные стали мужем и женой.
Именно! Все помнят, что Ромео и Джульетта были возлюбленными, а что они являлись супругами, законно венчанными и объявленными таковыми перед лицом Господа, почему-то многие забывают. Хотя, если вдуматься, это же меняет многое. Получается уже не тайная страсть с неким острым, преступным душком. Получается высокое, светлое чувство, союз, благословленный самим небом и Господом!
Именно за него они и боролись, именно поэтому трогает всех их простая история!
Да, небо было с ними. А вот люди…
* * *— Ты плачешь, милая? Почему ты плачешь? Тебе больно?
— Нет, Ромео, мне хорошо.
— Тогда откуда слезы?
— Не знаю, любимый… Слезы… Глупость какая… Чего мне плакать? Ты — мой, ты — совсем мой… Чего же мне плакать? Я люблю тебя, и я вышла за тебя замуж, я — замужем за человеком, которого люблю всем сердцем! Отныне и вовеки веков, пока смерть не разлучит нас… Чего мне плакать, глупой? Нет, я не плачу, я счастлива… Только слезы сами текут! Противные, ненужные слезы…
