Екатерина Мурашова - Звезда перед рассветом
– Ну разумеется, знаю, – снисходительно улыбнулась Маша. – Только ведь Бога, Люшка, за взятку не купишь и не позовешь…
– А как, как оно? Расскажи! Почему я ничего про Него не чую? Ведь вот маленькие всякие, местные вещи, вроде нашей девки-Синеглазки я очень хорошо чую, и душу лесную, и озерную, и прочее… А Бог – он ведь намного, в миллион раз огромней всего этого, как я же могу жить и Его не заметить? Иногда я думаю, что я его знаю и вижу сто раз, но только разобрать не могу, что это именно Он, а не что-нибудь другое еще, потому что меня ведь дома не учили ничему такому, а после у дядюшки Лео решили, что поскольку они католики, а я в православие крещена, так это будет насилие над моей душой, и не надо вообще ничего… Объясни же мне сейчас, Марфа, как ты Бога знаешь?
Теперь Маша отчетливо побледнела, сильно сплела пальцы обеих рук и спрятала их в рукавах…
– Далеко Его не надо искать, – медленно сказала она. – Взять хоть наш лес, у тех же Синих Ключей место, где скит стоял. Там бывает такая тишина, что сколько бы ни шумел ветер, ни звенела вода, ни пели птицы, она только увеличивается. Это Он. И вот как здесь сейчас пахнет сыростью, и где-то заходит солнце, и стволы кругом, потом вдруг далеко ударит соборный колокол на колокольне, и еще, и еще раз, и запоет весь воздух – легким, немного колеблющимся скорбящим гулом. Как будто рыдание Его над этим бедным миром, словно сама вечность плачет о разлуке. И нет доброты и грусти вечерней более глубокой. Это тоже Он. А если поднять голову, то стволов уже не видно в сгустившейся тьме, и только мерцает между ветвей одна звезда, полная невыразимой далекой нежности. И это тоже Он…
– Одна звезда, полная невыразимой нежности… – эхом повторила молодая женщина. – Звезда перед рассветом… Маша! – Люша подалась к старшей подруге и вдруг, как в детстве, прислонилась лбом к ее плечу. Монахиня обхватила ее обеими руками, с силой прижала к себе и некоторое время в сгущающихся сумерках слышались только всякие влажные звуки: журчание воды, сдержанные всхлипы и шмыганье двух носов… – Но почему ж я не могу молиться за него?! Или хоть службу заказать? Мне так хочется!
– Это проще простого объяснить, – отстранив Люшу, без всякого выражения сказала Маша. – Нельзя молиться за упокой живого человека. Люшка в Него не верит, но Он Люшке недолжного сделать не позволяет. Какой же тебе еще нужен знак?
– Ты, Марфа, теперь в монастыре, стало быть – сестра Его? – спросила Люша.
Маша еще не сообразила, что сказать, а молодая женщина уже опустилась на колени прямо в раскисшую грязь и благодарно прижалась сухими и горячими губами к ее руке. Потом вскочила и быстро, не оборачиваясь, пошла прочь.
* * *– Что ж, допрыгались?! Допрыгались! А я, между прочим, давно тебя предупреждал!
Александр вошел стремительно, гневно раздувая ноздри и подрагивая углом губ. Люша подняла взгляд, не торопясь отложила перо, посыпала песком исписанный лист…
Александр против своей собственной воли («Читать чужие письма – гадость, гадость!») успел ухватить взглядом обращение и болезненно скривился: ««Милый Аркаша!» – боже мой, ну что, что можно тут, в этом доме разрешить, если хозяйка его регулярно пишет письма покойнику и невозмутима при том, как китайский идол. Безумие…»
В памяти всплыли и намертво застряли чьи-то дурацкие стихи еще «пифагорейских» времен:
«Пустынный шар в пустой пустыне
Как дьявола раздумие
Висел всегда, висит поныне
Безумие, безумие»
Она подняла глаза – светлые почти добела, острые почти до боли:
– Александр, что случилось?
– Приезжал уездный урядник Карагосов. Калужское жандармское управление интересуется несовершеннолетним уличным кукольником, называющим себя Кашпареком, и запрашивает в полиции подтверждение, действительно ли он постоянно проживает в имении Синие Ключи. Карагосов к нам с совершеннейшим почтением, но просит войти в положение…
– Где Кашпарек?
– Я бы сам хотел это знать! Чтобы хотя бы раз, по случаю, задать ему знатную трепку!
– Ты с ним не справишься, Алекс, он очень ловкий и сильный, ты же видел, сколько он может держать Олю на вытянутых вверх руках. Ты – не удержишь и минуты. Так его нет в усадьбе?
– Похоже, никто не видел его уже дня три. Я хочу спросить тебя: ты вообще следишь за своими приблудышами?!
– За Кашпареком нельзя следить, – поморщившись от громкого голоса Александра, ответила Люша. – Ему уже исполнилось 14 лет. На улице, среди босяков это возраст полного и окончательного возмужания. Он приходит и уходит, когда ему вздумается, никого особенно собой не обременяя…
– Люба, но это в конце концов невыносимо! Очнись! – вскричал Александр, с трудом сдерживая желание схватить супругу за плечи и хорошенько потрясти. – Ты сейчас говоришь так, как будто бы он, ты, все мы до сих пор живем «на улице»! Но ни я, ни наша дочь никогда на этой треклятой «улице» не бывали, а для тебя период «босячества» давно в прошлом! Неужели ты не понимаешь, что чертов мальчишка действительно достаточно взрослый, чтобы своими выходками подвести всю нашу семью под монастырь?!
– Да, – Люша сложила письмо и убрала его в ящик бюро, поверх уже значительной стопки. – Надо поговорить с ним.
В полутемной, выходившей окном в кусты комнатушке, которую занимал Кашпарек, его не было. Люша беззастенчиво порылась в двух ящиках небольшого стола, сразу же нашла газету от шестого августа с отчеркнутой красным карандашом статьей. Манифест российской чехословацкой колонии. (4 августа российские чехи обратились к русскому правительству с предложением о создании Чехословацкого легиона в составе русской армии – прим. авт.)
«Чехи, дети общей славянской матери, удивительным образом выжившие как часовые на Западе, обращаются к тебе, Великий Суверен, с горячей надеждой и требованием восстановления независимого чешского королевства, чтобы дать возможность славе короны Святого Вацлава сиять в лучах великой и могущественной династии Романовых…»
– Кашпарек – чешский националист. Надо же… – пробормотала Люша. – Чего только в войну не бывает. Но Оля должна хотя бы приблизительно знать, где он теперь.
Оля сидела на козетке и украшала перышками и тряпичными незабудками шляпку Капитолининой куклы. Капочка расположилась на ковре у ног Оли и давала указания:
– Вот это, это перышко еще туда приделай. Рыжее.
– Рыжее с синим не сочетается, – заметила Оля. – Давай лучше белое вот сюда…
– Это у тебя не сочетается, а у меня все сочетается, – возразила Капочка. – Синее небо и рыжее солнышко – что скажешь?.. Ой, мама пришла! Мама, мама, смотри, какая у моей Вари будет шляпка! Как у дамы в журнале!
