Жюльетта Бенцони - Сделка с дьяволом
– Еще один обман? Боюсь, я скоро привыкну лгать.
– Не стоит упрекать себя, если это пойдет всем на пользу. И не бойтесь, вы никогда к этому не привыкнете.
– Сначала я избавлюсь от того, что больше всего меня гнетет. Напишу Жану, что не жду ребенка… и постараюсь объяснить, почему я его обманула.
– Будет удивительно, если он не поймет. А потом, когда дело будет сделано, я сама отвезу вас в Комбер.
Золотистые глаза Гортензии вспыхнули от радости. Она знала, что подруга всегда найдет выход из самого трудного положения.
– Итак? – спросила графиня Морозини. – Едем вместе?
Гортензия быстро наклонилась, взяла со стола графин с вином, плеснула немного в свой бокал и с горячностью, свойственной молодости, бросающейся в увлекательное приключение, провозгласила:
– Мы уезжаем вместе, Фелисия! И да поможет нам бог! Да здравствует император!
– Да здравствует Наполеон Второй! – подхватила Фелисия. – Вы должны всегда помнить, что он молод, прекрасен и несчастен, но он сын вашего крестного, и его тоже зовут Наполеон. Мы уезжаем через неделю.
– Но вы действительно считаете, что мы на что-нибудь сгодимся? Вот уже полгода, как Луи-Филипп взял власть. Если бы Римский король хотел вернуться, он давно бы уже был здесь.
– Приходится считаться с австрийским канцлером. Меттерних не намерен выпускать добычу, а император Франц II прислушивается только к его советам. Конечно, принц уже должен был быть здесь, но страх увидеть на французском троне нового Наполеона одержал верх над вполне разумной идеей возвести на престол сына эрцгерцогини, ребенка, воспитанного в общем-то в австрийских традициях. Никто из тех, кому хорошо знакома эта проблема, и не рассчитывал на скорое возвращение, поскольку клетка сейчас закрыта плотнее, чем когда-либо. Придется взломать ее и выпустить Орленка.
– Но что можем мы, женщины? Чем мы можем помочь?
Фелисия оперлась локтями о стол, устремив на подругу сияющий взор.
– А мой неприкосновенный запас? Или по меньшей мере его часть? Как вам известно, у меня изумительной красоты драгоценности. Дюшан тоже это знает, поскольку я ему говорила, и ждет меня. Там мы будем не одни. У принца много сторонников в его окружении. А Дюшана вы знаете, он один стоит целой армии. Он уже, наверное, волнуется, что я не приехала. Значит, нас ждут. Я теперь при всем желании не могла бы отступить.
– Вы хотите пожертвовать своими драгоценностями? Но в них почти все ваше состояние!
– Император вернет все сторицей! – с лучезарной улыбкой отвечала Фелисия. – Не беспокойтесь, Гортензия. Нам все удастся, вот увидите. Франция слишком прекрасная страна, чтобы отдать ее в руки человека с зонтиком. Нам нужен орел, поэтому мы должны помочь Орленку улететь из австрийского гнезда.
Пыл Фелисии передался и Гортензии. Ей казалось, что вернулись времена, когда они вместе воспитывались в монастыре Святого Сердца Иисусова. Она чувствовала себя такой же, как тогда: дочерью одного из гениальных авантюристов, которых в изобилии породила эпоха Наполеона; девочкой, мечтавшей, засыпая в своей постели в пансионе, о юном принце, родившемся в один с ней день, о Римском короле, личность которого хотели скрыть под смешным австрийским титулом герцога Рейхштадтского. Помочь ему вернуть трон отца значило оживить прошлое и в какой-то мере заплатить долг ее собственного отца перед великим императором, оказавшим ему свое покровительство. Это значило стать на мгновение прежней Гортензией Гранье де Берни, какой она была до того, как Лозарг, ее мечты и несчастья превратили ее в другую женщину.
Однако когда она поздно вечером поднялась к себе и положила перед собой лист белой бумаги и взялась за перо, героическое возбуждение последних часов покинуло ее. Она написала несколько строчек Франсуа Деве с просьбой передать ее письмо Жану. Теперь предстояло самое трудное, а у нее не хватало храбрости. По сравнению с любовью, которую она испытывала к своему отшельнику – Князю Ночи, восстановление Империи казалось таким пустяком. Да она и не имела права об этом писать. Надо было написать, что Фелисия нуждалась в ней, что ей придется задержаться. Потом надо было признаться в обмане, что было самым трудным. Достаточно ли крепко любил ее Жан, чтобы понять и простить? Или, проще говоря, любил ли он ее? Его неудержимо влекли к себе развалины Лозарга. Там он мог вести вольную жизнь среди дикой природы, там он пользовался полной свободой, которую олицетворяли его верные волки. Сблизит ли их разлука или еще больше увеличит трещину, которая возникла в их отношениях из-за противоположности устремлений?
Она уже обмакнула перо в чернила, как страшная мысль пронзила мозг. Эта ужасная ночь с Батлером… а вдруг она не пройдет ей даром? Что, если судьбе будет угодно сыграть с ней такую жестокую шутку? Мысль, что ей придется вернуться в Комбер беременной от своего палача, вызывала у нее дурноту… Фелисия была права: сейчас нельзя было возвращаться. Надо подождать, убедиться… а также окончательно устранить смертельную опасность, какую несла с собой разрушительная страсть Батлера… Значит, ничего не оставалось, как отправляться в Вену и попытаться хотя бы привезти оттуда, к великой радости Фелисии, императора, который сумеет завоевать сердца всех французов…
Молодая женщина устремила задумчивый взор на пламя, весело потрескивающее в камине, потом, вновь обмакнув перо в чернила, вывела:
«Любовь моя, наша разлука продлится еще некоторое время…»
После этих первых слов перо быстрее побежало по бумаге. Гортензия изливала в письме всю свою любовь и умоляла о прощении за обман, который в конечном счете был проявлением той же самой любви.
Не зная, проверяет ли полиция письма, она воздержалась от сообщения о предстоящей поездке в Вену. По мнению Фелисии, их отсутствие продлится всего несколько недель. Но, запечатав письмо, Гортензия почувствовала смутную тревогу. После всех недоразумений между ней и любимым пролег еще и долгий путь, который приведет ее в самое сердце Европы, а ей так хотелось домой. Было от чего заболеть сердцу…
Тогда, уронив голову на руки, Гортензия расплакалась. И только усталость остановила этот поток слез…
Часть II
Сады Шенбрунна
Глава VI
Господин Грюнфельд, учитель фехтования
Окруженная крепостными стенами и бастионами, превращенными горожанами в прогулочные аллеи, усеянная жемчужинами дворцов в стиле барокко и итальянского Возрождения, увенчанная серо-зелеными куполами и легкими шпилями, среди которых выделялся купол собора Святого Этьена, Вена показалась Гортензии сказочным городом. Она увидела ее с высоты Винервальда, раскинувшейся под низким небом и прорезанной широкой желтоватой лентой Дуная. Было сухо, дымка не скрывала ни силуэты, ни цветовую гамму столицы империи, словно нарисованной тушью точной рукой Дюрера.
