Сара Уэстли - Поединок с тенью
– Джейн родила ребенка от него, – сказал он. Казалось, что слова эти разрывают ему горло. – Меня не было в стране, когда она забеременела моим, как все считали, наследником.
У Дженевры перехватило дыхание. «Это хуже того, что я предполагала. Неужели такое возможно? Как же он должен был терзаться!»
Мгновенно на ее лице отразилось сострадание.
Роберт нетерпеливо дернулся.
– Мне не нужна ваша жалость, миледи. Только ваша верность.
Дженевра снова свирепо посмотрела на него.
– Вы все же отказываетесь верить мне! Плохо же вы меня знаете!
– Зато я хорошо знаю своего брата, – с горечью проговорил Роберт. – Знаю, как он легко соблазняет женщин. Знаю, какой он мстительный. Он не привык отступаться от своей цели.
Дженевра задыхалась, словно ей пришлось долго бежать. Она подошла к нему и положила руки, ему на грудь.
– Меня он не соблазнил, Роберт. Клянусь тебе Пресвятой Девой и могу поклясться на святой Библии, если хочешь. И она горячо пересказала ему то, что уже говорила, поскольку решила, что он не понимает ее слов. – Ваш ребенок уже растет у меня в чреве.
Она подняла руки выше и сомкнула их у него на шее, прижалась к его рукам, которые он по-прежнему держал сложенными на груди. Он еще не успел помыться, и от него пахло потом и лошадью – пахло воином, ее возлюбленным супругом.
Дженевра закрыла глаза, чувствуя прилив страсти, волной накатившейся на нее. Она начала дрожать. «Он вернулся. Я хочу лежать в его объятиях, хочу, чтобы он любил меня, а не стоял передо мной грозным обвинителем».
– Роберт! – прошептала она и наклонила к себе его голову. Бороде его, как определила Дженевра, было уже не меньше трех недель, поскольку волоски смягчились. Они соблазнительно щекотали ей кожу. Она коснулась его губ своими ищущими губами.
Какой-то миг он еще сопротивлялся. Потом, пробормотав еле слышное проклятие, которое больше походило на стон, он захватил ее в железные объятия и поцеловал. Это был поцелуй-наказание, который передал ей всю его боль, злость и желание. Все это обрушилось на ее губы.
Дженевра не отшатнулась, хотя у нее заболели зубы, а из треснувшей губы потекла кровь. Поцелуй их еще не закончился, когда Роберт поднял ее и понес на кровать. И это было как раз вовремя, ибо у Дженевры подкашивались ноги.
Руки его были грубы и требовательны. Он резким движением задрал ей юбки. А потом, без всякой подготовки, едва справившись со своей одеждой, навалился на нее всей тяжестью и оказался внутри ее.
Из-за того, что он не приласкал ее, как обычно, Дженевра с какой-то яростной силой отвечала ему. В этом их слиянии не было нежности, здесь торжествовала ничем не сдерживаемая страсть, которая закружила их вихрем.
Придя в себя, Дженевра поняла, что плачет. Она немного волновалась за новую жизнь, которая теперь росла в ней, ибо такое неистовое совокупление могло причинить вред младенцу, в эти ранние дни беременности она боялась любой травмы.
Однако она плакала не из-за этого. Это были слезы счастья, поскольку Роберт не смог отрицать, как он жаждет ее, он настолько растворился в своей страсти, что она не могла больше сомневаться: он безумно желал ее.
Ее муж не стал ей мстить изменой или развратом, хотя Дженевра слышала, как об этом перешептывались другие женщины. Вот почему она плакала.
Придя в себя, Роберт, физически и нравственно вымотанный за все эти прошедшие несколько недель, заметил ее слезы.
С губ его сорвалось проклятие. Он откатился на бок. «Я же не собирался причинять ей боль. Я поверил ее клятвам в верности. И как не поверить, если ее честность видна насквозь?»
Но все же где-то в глубине его сознания оставалось сомнение.
По опыту он знал, что женщины умеют искусно лгать и изворачиваться, лишь бы избежать последствий собственной вероломности. Джейн тоже пыталась его обмануть, хотя ее вина оказалась доказанной временем и свидетельствами очевидцев.
«Время! – встрепенулся Роберт. – Я должен вычислить самый поздний срок, когда ребенок может родиться. Впрочем, Дрого прибыл в Мерлинскрэг всего лишь через сорок восемь часов после моего отъезда». У брата была возможность отомстить за свою незаживающую обиду. С детства он чувствовал себя обойденным: и титул, и богатство, и почести – все должно было отойти старшему брату. Все, кроме незначительного поместья.
Роберт нетерпеливо дернулся. «Чума бы взяла этого Дрого, который отравляет мне жизнь вот уже двадцать лет!» Ему казалось, что младший брат довольно жестоко расквитался с ним за несправедливость судьбы. Измена Джейн, прикрывшей его именем ублюдка, была для Роберта настоящим оскорблением. И вот снова Дрого…
Смерть Джейн и ее сына стала для Сен-Обэна облегчением. Перед ним тогда стоял трудный выбор – либо не признать ребенка, либо позволить сыну Дрого унаследовать баронский титул. И вдруг эта проблема разрешилась. Однако теперь ситуация была куда сложнее: Роберт знал, что от утраты Дженевры ему не оправиться никогда. Даже если… нет, это невозможно!
В какой-то миг Роберт почти пожелал, чтобы ребенок не родился. Слезы Дженевры разозлили его. «В конце концов, она сама спровоцировала этот шквал чувств, который и привел к такому безудержному обладанию. Могла бы поостеречься».
Он нагнулся к жене. Волосы ее, все еще скрытые чепчиком, норовили выбиться из-под сетки. Роберт представил себе, с каким удовольствием он провел бы пальцами по роскошным каштановым прядям ее распущенных волос. И разозлился еще больше. «Она взяла слишком много власти надо мной».
– Вытри слезы, – раздраженно сказал он. – И скажи спасибо, что я не побил тебя.
Дженевра ответила на его жестокие слова дрожащей, но такой сладостной улыбкой, что у Сен-Обэна перехватило дыхание. «Никакая злость не устоит перед нею».
– Я плачу от счастья, Роберт, – таким же неуверенным, как и улыбка, голосом произнесла она. – Сэр Дрого уехал, ты вернулся, и мы снова вместе.
Гнев Сен-Обэна утих. «Но она не должна догадаться о той власти, что у нее есть надо мной».
– Ты же моя жена. Как бы там ни было, я имею право…
Дженевра протянула руку и закрыла ему рот, застланные слезами глаза ее сияли любовью.
– И желание, милорд. Не отрицайте, что мы оба приносим друг другу радость.
Он вдруг как-то обмяк и спрятал лицо у нее на шее.
– Я не отрицаю, – простонал он. – Я молюсь лишь о том, чтобы мы не навредили ребенку.
Она погладила его золотистые волосы, потемневшие от пота.
– Нет, мой муж. Разве такое обладание может навредить мне? Однако Мег, которая хорошо разбирается в таких вещах, говорит, чтобы я была поосторожнее во время катания верхом, по крайней мере до пятого месяца. Эти удары, скачки и падения могут причинить вред ребенку.
