Людмила Третьякова - Дамы и господа
Гроб Авроры Карловны несли уже взрослые внуки тех ее далеких современников, которые были свидетелями всей жизни «северной звезды» — жизни, похожей на роман…
9
«Дети — это вечный страх». Справедливость такого утверждения едва ли кто-то возьмется оспорить.
Елена Петровна осталась вдовою с пятью детьми на руках, когда младшей дочери Елене было всего два года. Однако самые большие испытания начались для Демидовой, когда дети выросли…
Ужасным горем для нее стала кончина тридцатилетнего сына Николая. В этом же возрасте умерла и любимая дочь Елены Петровны, названная в честь бабушки Авророй.
Вместе с красотой и миллионами своих предков Аврора унаследовала их неуправляемый характер. О ее романах, с дуэлями, изменами, побегами, похищениями, говорил весь Петербург. Елена Петровна не могла воздействовать на дочь. Пребывание в особого рода лечебнице лишь ненадолго возвращало несчастной душевное спокойствие. Здоровье ее было надломлено, и это приблизило безвременный конец.
Среди других детей Павла и Елены Демидовых, которым была суждена достаточно долгая, хотя и не без трудностей жизнь, самой яркой личностью оказалась дочь Мария.
* * *В характере Марии Павловны также легко углядеть черты, свойственные многим членам династии. Но ей повезло больше, чем сестре.
Широта натуры, жажда действия, презрение ко всем условностям и преградам, художественная одаренность — такова была Мария Демидова, княжна Сан-Донато.
Обычно женщинам с подобными задатками приходится несладко, поскольку в семейной жизни, составляющей основу счастья, все их порывы натыкаются на подспудное сопротивление спутника жизни. Мужчина предпочитает видеть подле себя подругу непритязательную и мягкую, такой легче управлять.
Впрочем, сильный пол можно понять: женщины, которым есть что предъявить миру — талант ли, красоту, богатство, знатность или что-либо иное, отличающее их от общей массы, как правило, амбициозны и требуют к себе соответственного отношения.
С Марией, всегда тактичной и снисходительной с прислугой и вообще с простолюдинами, сильным мира сего приходилось держать ухо востро. Когда, например, давний знакомый король Умберто позвонил ей по телефону в неурочный час, то услышал в ответ: «Вы можете царствовать в Италии, но не позволяйте себе мешать отдыху княжны, Демидовой».
Такова была Мария в молодости, когда молва причисляла ее к самым красивым и оригинальным женщинам Петербурга. Таковой осталась и в старости, познав болезни, одиночество, утрату былого финансового могущества.
Понятно, что подобным особам нелегко найти себе спутника жизни, а еще труднее ужиться с ним. Но случилось невероятное — и это, пожалуй, отличало Марию от большинства женщин демидовского клана, фатально невезучих в сердечных делах.
Весной 1897 года Мария стала женой человека, который смог влюбить ее в себя без памяти, и этому чувству она осталась верна на всю жизнь.
«Мой обожаемый Сеня», — с такими словами двадцатилетняя Мария вышла из церкви после венчания. «Мой обожаемый Сеня», — так говорила она о своем избраннике и после его смерти.
Кто же был этот «обожаемый Сеня»?
…Князя Семена Семеновича Абамелик-Лазарева называли одним из самых богатых людей в России. По количеству принадлежавшей ему земли он «считался крупнейшим помещиком».
Однако каким богатством можно удивить урожденную Демидову? Дело, вероятно, было совсем не в количестве движимого и недвижимого имущества, а в необыкновенных человеческих свойствах этого человека, о котором современники отзывались с нескрываемым удивлением и восхищением. Такие люди рождаются редко. Даже единственная встреча с ними остается в памяти на всю жизнь.
В свои сорок лет Абамелик-Лазарев был «человек цветущего здоровья, без седин, высокий, красивый, прекрасно сложенный, с размеренной твердой походкой. Его большие черные глаза отдавали поразительной по чистоте и ясности блеском, и его редкий по красоте и обаянию взгляд, в котором так много светилось ума и сознания жизни, долго не забывался; взгляд, который быстро и неожиданно останавливался на вас, коротко, на две-три секунды, как будто бы вникал в вашу душу, привлекал вас к себе».
…После свадьбы молодожены уехали в Пратолино, откуда Мария написала свекрови Елизавете Христофоровне в Петербург: «Дорогая мама, мне хочется вам сказать, что я чувствую себя очень счастливой…»
Семья, к которой теперь она принадлежала, имела армянские корни и историю, очень похожую на демидовскую.
Первого из появившихся в России пращуров Семена Семеновича звали Елиазар Лазарьянц. Он поступил на русскую службу во времена Елизаветы Петровны и служил переводчиком с восточных языков. Его дети, называвшие себя уже Лазаревыми, начали свое предпринимательство с основания шелковых мануфактур. Энергичные, умело сочетающие способность наживать деньги с честностью, они быстро разбогатели и приобрели вес в обществе. При Екатерине дворцовые модницы уже щеголяли в парче и бархате российского производства, не уступающих французским. Дело Лазаревых ширилось: они получили подряд на разработку каменноугольных копей в Пермской губернии, стали владельцами горных заводов, продавали железо, соль, брали строительные подряды.
Не интригами и хапужеством Лазаревы пробивались к благоденствию, а энергией и желанием возвратить часть заработанного стране, которая стала им родиной. Они точно определили место денег в своей жизни, не давая им заступить черту, за которой ценилось совсем другое: книги, искусство, образованность, поддержка учебных заведений и тех, кто туда стремится. Лазаревы росли сами и помогали в этом другим. Все приходило по заслугам.
На доме № 40, примыкающем к армянской церкви и принадлежавшем этому замечательному роду, на мемориальной доске надпись:
«В этом доме жил выдающийся государственный деятель, просветитель, меценат, граф Иван Лазарев (1735— 1801)». Это был как раз тот человек, который в молодости выткал первый аршин отечественного бархата, на радость екатерининским дамам.
Главным же делом семьи Лазаревых стало учреждение и открытие в 1814 году в Москве Института восточных языков, «общеполезного и для армянского народа, и для русского правительства».
Лазаревы, построившие для своего детища великолепное здание в Армянском переулке Первопрестольной, несли все издержки по содержанию учебного заведения, бесплатно учили «недостаточных юношей». В типографии Лазаревского института печатались книги на тринадцати европейских и восточных языках.
